Ближе к полудню появился Спинк. Услышав шаги в коридоре, я сразу же подошел к окошку в двери камеры. Спинк нес с собой мою запасную форму, починенную, выстиранную и выглаженную. По блеску в его глазах я понял, что он все еще злится из-за моих слов об Эпини. То, что мне придется сказать ему сегодня, понравится ему еще меньше, подумал я. Возможно, у меня не будет другой возможности поднять эту тему.
Вот почему я приветствовал его словами:
— Эпини намерена воспользоваться взрывчаткой, чтобы остановить уничтожение старейших деревьев.
Он застыл на месте и уставился на меня. Потом повернулся к тюремщику, оставшемуся вне поля моего зрения.
— Принесите этому человеку еще воды и бритву! В таком виде он не может предстать перед судом. Нам следует позаботиться о том, чтобы все выглядело достойно.
— Сэр, он может повредить себе с помощью бритвы.
— И почему это должно волновать суд? Гораздо хуже, если на скамье подсудимых будет сидеть небритый неряха. Капрал, он все еще солдат нашего полка. Конечно, через несколько дней он так или иначе перестанет им быть. Однако пока он должен хоть немного напоминать солдата.
— Да, сэр, — последовал смиренный ответ.
Я прислушался к звуку удаляющихся шагов.
За дверью вздохнул Спинк.
— Будем надеяться, я смогу выдать твое приветствие за бред сумасшедшего. Как ты себя чувствуешь?
— Ты слышал, что я сказал?
— Слышал. Надеюсь, охранник посчитал это чепухой. Ты явно ждал, что я удивлюсь. Невар, мне жаль, что ты не понимаешь всей глубины нашей с Эпини любви и доверия. Ты думал, она скроет это от меня, да?
Я потерял дар речи. Казалось невероятным, что Эпини пришла домой и поделилась своими планами со Спинком. Он был прав. Я не представлял себе силы их привязанности. Но заговорил я совсем о другом.
— Это не единственная причина, по которой ты на меня злишься, не так ли?
— Ты совершенно прав, — сдержанно подтвердил он. — Очень скоро, как только ты побреешься и наденешь свою лучшую форму, мы под охраной пойдем в зал суда, где тебе предстоит встретиться с семью мужчинами, намеренными приговорить тебя к смерти. Я буду делать вид, что защищаю тебя, — не потому, что так хочу, а потому что мне буквально не с чем работать. Потом тебе зачитают приговор. И завтра я как твой друг увижу, как тебя повесят. Потом Эпини, Эмзил и я тебя похороним. Мы решили, что детям лучше при этом не присутствовать. Это оставит в их душах шрам до конца жизни. Мы позволим им молиться за тебя дома.
Глаза Спинка медленно наполнялись слезами. Он не обратил внимания, когда они покатились по щекам. Спинк стоял прямо, непреклонный, словно солдат под смертельным огнем неприятеля. И столь же храбрый, решил я. Я постарался задать следующий вопрос помягче:
— Ты ведь позаботишься об Эпини, правда? Ты не позволишь ей подвергнуть себя опасности?
Он словно задохнулся.
— Боюсь, мне уже не удалось ее уберечь. Она лежит в постели с тех пор, как ее привезли домой после той прогулки в лес. Она… мы боялись, что она потеряет ребенка. Врач говорит, что ее положение все еще очень серьезно, но если она будет оставаться в постели, то сможет выносить ребенка до конца. На это мы и надеемся. — Он тяжело вздохнул. — Некоторое время я боялся, что потеряю не только тебя, но и Эпини с ребенком. Я провел три ужасных дня, Невар. Мне следовало навестить тебя и обсудить твою защиту. Но это выглядит совершенно безнадежным.
— Это действительно безнадежно, Спинк. Но если Эпини останется дома и родит здорового ребенка… ну, для меня этой надежды достаточно. И ты не обязан присутствовать на моей казни. Честно говоря, мне будет легче, если я буду знать, что тебя там нет. Пожалуйста.
Он слегка побледнел.
— Этого требует устав. Я там буду, Невар. Эпини хотела сегодня присутствовать на суде. Только угроза потерять ребенка заставила ее остаться дома. Эмзил заботится о ней. Если возникнет возможность дать показания в твою пользу, я пошлю за ней. Мне было очень трудно убедить Эпини, что она ничего не сможет сказать в твою защиту, не утопив тебя еще глубже. В некотором смысле я даже рад, что она так слаба, — по крайней мере, я могу быть уверен, что она не сбежит и не станет ничего взрывать. — Он вздохнул и с надеждой спросил: — А магия не может тебя спасти?
Как странно изменился мир. Всего полтора года назад мы бы посмеялись над такой нелепой мыслью. А теперь цеплялись за нее как за последнюю надежду. Мне пришлось покачать головой.
— Магия исчезла, Спинк. Я больше не чувствую ее присутствия.
Я не стал добавлять, что теперь, когда Эпини не сумеет выполнить свою часть сделки, у меня не осталось никакой надежды. Я умру завтра — и тогда ее договор с магией будет расторгнут, и Эпини освободится от ее власти.
— О, вот твоя бритва и вода, — внезапно перешел на официальный тон Спинк.
Тюремщик приказал мне отойти от двери и вошел, чтобы отдать мне таз с водой, зеркало, мыло и бритву. Спинк добавил к этому чистую форму. Потом они вышли, пока я приводил себя в порядок. Я бросил грязную одежду в углу камеры. Мне уже вряд ли придется беспокоиться о другой смене.
Зеркало показало, что я выгляжу еще хуже, чем предполагал. Пожалуй, слово «изможденный» было некоторым преуменьшением. Я побрился, еще раз умылся, а потом надел чистую форму, сшитую Эмзил. Теперь она странно висела на моем исхудавшем теле. Когда я услышал, что Спинк и охранник возвращаются, я выпрямился в ожидании.
Они посмотрели на меня сквозь зарешеченное окошко. Глаза тюремщика широко раскрылись. Даже Спинк выглядел впечатленным.