— Мы были глупцами! Неужели никто не мог поверить, что спеки знают тайны своего леса лучше, чем мы? Мы сами навлекли на себя все это! Страх, отчаяние и чуму! Все это наших рук дело.
— Я бы не стал заходить так далеко… — начал я, но Эпини меня перебила.
— И что же ты предпринял, чтобы остановить их?
— Я, ну, собственно, это и сделал — что еще? Я рассказал об том полковнику и попросил его прекратить работы. Он отказался.
— Значит, ты должен был сделать что-то еще!
— Возможно, я так бы и поступил, если бы у меня было время. Однако по пути домой меня подстрелили люди твоего приятеля Хостера.
— Он думал, что ты убийца, — напомнила Эпини.
Она была рассержена и смущена одновременно.
— Я до сих пор не понимаю, как ты могла доверять этому человеку! — резко ответил я.
Эпини остановилась и посмотрела на меня, ее глаза внезапно наполнились слезами.
— Просто скажи это вслух и покончим с этим, Невар. Это моя вина, что ты ждешь смерти в этой камере. Я тебя предала. Мне так жаль, так жаль!
— О, Эпини, я не имел этого в виду! Ты меня не предавала. Ты лишь поступила так, как считала должным, выполнив обещание, данное тому, кому ты доверяла. И возможно, по-своему он был хорошим человеком. Если он верил, что я чудовище и угроза для всех женщин Геттиса, то, наверное, он был прав, когда посылал за мной солдат. Все зависит от того, во что мы верим, не так ли? Не только гернийцы и спеки, но и отдельные люди, как ты и Хостер. Мы поступаем так, как считаем правильным, наши действия определяются тем, что мы знаем — или думаем, что знаем.
— Тем не менее я знаю, что это моя вина. Вот почему я должна была сегодня пойти в лес. Чтобы сделать все возможное и любой ценой освободить тебя из этой камеры.
Она больше не смотрела мне в глаза и вновь зашагала вперед. Подлесок стал гуще, и теперь ей приходилось продираться сквозь него.
— Эпини, тебе больше ничего не нужно делать.
Звон топоров стал громче. Я уже видел, как солнце пробивается на просеку, и чуял дым горящей древесины. Мы подошли совсем близко к концу дороги.
— Просто благополучно вернись домой. И если ты сумеешь как-нибудь передать мне ягоды, пожалуйста, сделай это. И постарайся держаться подальше от последующих событий — ты сделала все, что было в твоих силах.
— Ты отступился бы от своего слова, Невар?
Ее волосы запутались в кустах. Эпини остановилась и с раздраженным ворчанием освободила их.
— Конечно нет!
— Так как ты можешь предполагать, что я это сделаю? Я обещала Лисане, что постараюсь спасти деревья предков. И я намерена держать свое слово.
— Эпини, не думаю, что майор Хелфорд выслушает тебя с большим вниманием, чем меня полковник Гарен. Скорее, с меньшим — ты же женщина.
— Какие утешительные вещи ты мне говоришь, Невар!
Я ощущал, как в Эпини вскипает гнев, но ничего не мог с этим поделать. И еще я опасался, что, когда он вырвется наружу, ошпарить может нас всех.
— Эпини, что ты можешь сделать?
Она вновь остановилась. Теперь до нас уже доносились голоса. Меня вдруг охватил страх. Я привел сюда Эпини, надеясь, что рабочие ей помогут. А если они откажутся? Вдруг они обидят ее?
— Мне не стоило приводить тебя сюда, Эпини Большинство работающих здесь людей — каторжники. Да и охрана не многим лучше.
— А мне кажется, что ты все правильно сделал, Невар. Теперь я смогу сама увидеть, как они работают и где и чем пользуются. Возможно, эти сведения помогут мне их остановить.
Она пригладила волосы и отряхнула юбку. Она приводила себя в порядок, понял я, перед встречей с рабочими отрядами.
— Эпини, как ты вообще можешь их остановить? — тихо спросил я.
— Я думаю о взрывах, — тут же ответила она. — Я слышала, их используют для того, чтобы валить деревья. Может быть, они сработают и для того, чтобы заставить их остановиться.
— Добрый бог, будь милосерден! Эпини, забудь об этом! Ты лишь повредишь себе и другим. Да и где ты возьмешь взрывчатку?
Она повернулась ко мне и хитро улыбнулась.
— Неужели ты забыл? Мой муж отвечает за снабжение.
И с этими словами она отпустила мою руку. Лес вокруг меня невыносимо засверкал и развеялся облаком пыли. И через мгновение я уже смотрел в потолок своей камеры. Застонав, я прикрыл глаза рукой.
В день суда меня разбудили рано утром. Мне дали таз с теплой водой и чистую тряпку, чтобы я привел себя в порядок. Когда я поблагодарил тюремщика, он угрюмо ответил:
— Это для удобства суда, а не для тебя.
Вода стала грязной задолго до того, как я закончил. Только запекшаяся на голове кровь уже окрасила воду в ржаво-коричневый цвет. Мне захотелось взглянуть в зеркало, но потом я обрадовался, что его у меня нет. Волосы и щетина успели отрасти. Я не переодевался с тех пор, как очнулся в камере. Колени брюк все еще были испачканы могильной землей, моя собственная кровь засохла на рубашке и куртке. Штанины, похоже, успели повстречаться со вполне настоящими шипами и колючками за время моей последней прогулки во сне. Я заметно похудел, но не как человек, который много работал. Плоть болталась на моем теле; кожа на лице обвисла. Я подозревал, что на суд придет много желающих поглазеть на чудовище. Благодаря заключению я буду вполне соответствовать.
В последние два дня ожидание стало невыносимым. Никто не приходил поговорить со мной. То ли Спинк был слишком зол на меня, то ли слишком занят сбором показаний в мою пользу. В долгие часы после «возвращения» в камеру мои чувства колебались в бесконечной череде волн. Лисана сказала: если я буду делать то, чего хочет магия, я смогу спастись. Я обещал выполнить все условия. Но магия ни о чем меня не просила. Я сидел без дела и без надежды — мне оставалось только ждать. Я пытался уловить хотя бы искорку магии в своей крови, чтобы увериться, что она меня не покинула. Ничего. Если магия и дала мне какой-то приказ, я не знал, в чем он состоит. Никто и ничто не мог-то меня спасти. Пришло время встретить свою судьбу как солдату.