Лесной маг - Страница 224

224

Кеси отвозил мои письма в город и отсылал вместе с курьерами, ежедневно отъезжавшими на запад. Кроме того, он каждый день приносил мне еду из общей столовой. Не самую аппетитную — поваров стало заметно меньше; обычно это был хлеб и холодный суп в судке, привозимые на фургоне с трупами. Однако я ел только это. Кто-нибудь другой очень быстро похудел бы от столь скудной пищи и постоянной тяжелой работы. Я не изменился совсем.

Я больше не ездил в город. Как мне ни хотелось повидать Спинка и Эпини, мои дни были слишком уж переполнены бесконечной работой, чтобы отказаться от ночного сна ради долгой поездки туда и обратно. Я почти надеялся, что они приедут меня навестить, но понимал, что мы живем в опасные времена. Я очень рассчитывал, что заботы Эпини о сержанте Хостере не подорвали ее сил и не угрожали беременности и что она не слишком страдает в этой веренице жарких дней, которой одарило нас лето. Я радовался, что ей хватает здравого смысла оставаться дома в безопасности, хотя и тосковал, не видя дружеских лиц и не слыша дружеских голосов. Я и не представлял, как сильно скучал по Эпини, до той случайной встречи в лазарете.

Все, что я знал о происходящем в Геттисе, я слышал от Эбрукса и Кеси. Некоторые новости были ужасны, поскольку чума продолжала свирепствовать, как будто эти жаркие, сухие дни подстегивали ее. Печаль, волнами идущая из леса, словно усилилась. Мы хоронили не только жертв чумы, но и самоубийц — людей, потерявших своих близких и не видящих ни единой причины жить дальше. Кеси и Эбрукс рассказывали мне о подлых преступлениях, о мародерах, что обирали мертвецов, лежащих в ожидании фургонов, и о ворах, которые грабили дома на глазах у хозяев, слишком больных, чтобы им помешать.

Но бывали и другие новости, дарившие мне надежду и подкреплявшие веру в моих товарищей. Геттис ежегодно переживал чуму и научился с ней бороться. Те, кто уже перенес болезнь в прошлом, поддерживали в городе жизнь. Некоторые лавки продолжали торговать, хотя их хозяева никому не разрешали входить внутрь. Покупатели выкрикивали, что им нужно, и клали плату в горшки с уксусом, стоящие у двери. Потом хозяин лавки выносил на улицу товары и забирал деньги. Все действо в целом выходило довольно замысловатым, но люди были рады уже и тому, что вообще могут хоть что-то купить.

В городе установились новые порядки. Возникла нужда в мужчинах и женщинах, которые в обычные времена считались слишком слабыми, чтобы работать. Прежние жертвы чумы ухаживали за больными и скотом, выполняли другие поручения по хозяйству в домах, где буйствовала зараза. Я увидел другую сторону Геттиса. Раньше я удивлялся, почему полк держит на службе столько солдат, перенесших чуму и не сумевших от нее полностью оправиться. Теперь я понимал, что эти люди стали хребтом подразделения, пока сильные и здоровые либо прячутся от заразы, либо впервые уступают ее ударам. Чума, которая по замыслу спеков должна была прогнать гернийцев с их земель, напротив, сделала население Геттиса сильнее. Люди, обзаведшиеся иммунитетом к болезни, находили себе место в обществе. Те, кто пережил чуму, охотнее оставались в городе — только в Геттисе они могли рассчитывать, что обязательно наступит время, когда в их услугах вновь возникнет нужда.

В городе и форте сразу же начали действовать «законы чумы», установленные еще во время первой вспышки. Все собрания были запрещены. Пивные и таверны закрылись. На время чумы запрещались похоронные процессии. Запрещалось прикасаться к телам, оставленным на улице для фургонов; только люди, получившие это назначение, могли иметь дело с мертвыми. На время эпидемии этот отряд жил отдельно от остального полка. Им оставляли еду, но ни Эбрукс, ни Кеси не имели права входить в общую столовую.

Услышав о женщине, придумавшей, как доставлять горячую пищу в дома под желтыми флагами, я сразу заподозрил Эпини. Это была зловещая обязанность еще для одного отряда. Они ежедневно стучали в двери зачумленных домов, а потом отходили от двери и ждали ответа. Если его не было, они посылали за похоронной командой, поскольку предполагалось, что вся семья мертва.

Но среди свидетельств приспособленности и сотрудничества попадались и страшные исключения. Молодую вдову свалила болезнь, и ее грудной ребенок умер от голода, прежде чем подоспела помощь. Был пойман бывший каторжник, влезавший в дома больных и уносивший все самое ценное; его выпороли, а потом повесили на городской площади. Во времена чумы даже относительно мелкие преступления наказывались суровее, чтобы отбить у других желание следовать дурным примерам.

Условия жизни каторжников были значительно хуже, чем у солдат. Чума прошлась по их баракам, словно лесной пожар. На второй день эпидемии те заключенные, которые еще держались на ногах, подняли восстание. Они решили, что чума началась только в тюрьме и их сознательно держат в смертельной западне. Им удалось перебить охрану, и почти сотня заключенных вырвалась на свободу. Несколько дюжин напали на город, грабя заброшенные лавки, но большинство устремились к конюшням, украли лошадей и сбежали. Некий лейтенант собрал небольшой смешанный отряд и быстро восстановил порядок в Геттисе. Тех каторжников, что имели глупость задержаться в городе, расстреляли прямо на улицах, а их тела сбросили в ямы с негашеной известью за тюремными бараками. Беглецов преследовали — не столько ради них самих, сколько ради украденных лошадей. Погоня оказалась успешной.

Ряды старших офицеров были выкошены чумой. Однажды Эбрукс сказал, что теперь во главе гарнизона стоит майор Морсон, только сам он об этом не знает, поскольку не приходил в сознание с тех пор, как чума доверила ему командование.

224