Лесной маг - Страница 108

108

— Оленя? — Дверь мгновенно распахнулась. — Как тебе удалось убить оленя?

— Камнем, — ответил я.

— Это невозможно, — возразила она.

— Мне помогла моя магия, — ответил я, но она приняла мои слова за шутку.

Я вспорол оленю брюхо и отрубил голову. Печень, сердце, почки и язык я отдал Эмзил, поскольку их лучше всего готовить сразу. Не снимая шкуры, чтобы до мяса не добрались мухи, я повесил тушу вниз головой, дав стечь крови. Даже с таким некрупным животным это оказалось совсем не просто. Я оставил ее висеть, с кровью, капающей на земляной пол, а сам взял запасную одежду из своей сумки. Хитч продолжал спать. Я отправился на реку вымыться.

Я вспотел и перепачкался кровью. Сжав зубы и стараясь не обращать внимания на холод, я разделся и зашел в воду. Купание не доставило мне удовольствия. Я вдруг сообразил, что уже довольно давно не мылся, но вовсе не потому, что любил грязь, просто я старался избегать собственного тела. Песком с берега реки я принялся оттирать себя, и мне пришлось кое-где приподнимать складки, чтобы добраться до всех участков кожи. Под мышками и в паху у меня появились потертости, итог моих охотничьих подвигов. Пупок спрятался в глубокой яме в животе, а над гениталиями образовалась вторая складка. Зад отвис, грудь покрывал толстый слой жира. Я испытал такой стыд, что он поглотил всю радость и гордость за мою добычу. Если это обвисшее, мерзкое тело — цена за владение магией, она мне не нужна. Пользы мне от нее не много. Она просыпается, когда пожелает, и лишь в тех случаях, когда то, что я делаю, выгодно ей самой. Такая магия не давала мне никакого могущества, лишь привязывала к людям и силам, сущности которых я не понимал.

А завтра утром я оставлю Эмзил и ее детей, чтобы отправиться в Геттис. Та часть меня, которая все еще оставалась сыном моего отца, твердила, что я должен в очередной раз попробовать завербоваться в армию. Если командир крепости примет меня на службу, я смогу написать Ярил, что скоро у меня будет дом и я ее заберу. Мне стало интересно, как отнесется к этому магия.

А следом пришла другая мысль: что я стану делать, если командир ответит мне отказом? Я мог бы вернуться сюда. Я не был уверен, что мне следует это делать, но я мог бы.

Я выбрался на берег и отряхнул воду с тела. Затем вытерся грязной рубашкой, оделся, а потом, как мог, выстирал одежду, в которой охотился на оленя. Отжав, я отнес ее в хижину, где спал лейтенант Хитч. Я подбросил дров в огонь и растянул мокрую одежду на сломанном столе, надеясь, что к утру она высохнет.

Размышляя о завтрашнем путешествии, я перепаковал свои сумки. Когда дошло до кошелька с оставшимися деньгами, я улыбнулся, подумав, как мало пользы они мне принесли, и бережно уложил их. Еды почти не было, так что и паковать ничего не причлось. Я взглянул на разведчика. Видимо, он просыпался, поскольку вода, которую я ему оставил, исчезла. Мне стало интересно, как у него обстоят дела с припасами; учитывая его состояние, нам нужно было как можно скорее добраться до Геттиса. Останавливаться каждый вечер пораньше, чтобы поохотиться, мы вряд ли сможем. Я робко задумался, позволит ли мне Эмзил взять немного копченой крольчатины. Можно прихватить с собой оленины на пару дней, но не более того. Свежее мясо выдерживает дорогу куда хуже, чем сушеное или копченое.

Я как раз собирался с духом, чтобы сходить к ней и спросить, когда дверь открылась и внутрь вплыл потрясающий аромат свежей оленьей печенки, шипящей в гусином жире с луком, вслед за которым появилась Эмзил. Мое тело тут же напряглось, точно охотничий пес, взявший след дичи. Эмзил остановилась на пороге, держа в руках горячую сковороду. Она старалась не смотреть на меня.

— Я подумала, что ты, должно быть, проголодался.

— Я умираю от голода, а это восхитительно пахнет.

— Там хватит и для раненого. Моя мать говорила, что печенка — это чудесное лекарство.

Казалось, даже сам запах творил чудеса. Лейтенант Хитч пошевелился и открыл глаза.

— Что это? — пробормотал он.

— Свежая оленья печень в гусином жире с луком, — ответил я ему.

— Пожалуйста, помоги мне сесть. — Нетерпение в его голосе заставило улыбнуться даже Эмзил.

Она поставила сковороду у огня.

— Мне нужно возвращаться к детям, — смущенно сказала она мне.

— Я знаю. Спасибо.

— Это меньшее, что я могла сделать. Невар, я… мне жаль, что я не могу быть более… гостеприимной с незнакомцами. Но ты же знаешь, я должна защищать своих детей.

— Я все понимаю. И ты прекрасно справляешься. Прежде чем ты уйдешь, я хочу попросить тебя еще об одном одолжении. Не могла бы ты дать мне немного копченой крольчатины? Нам предстоит долгий путь, а свежая оленина может испортиться.

— Разумеется. Это же твое мясо. Ты добыл его и закоптил.

Несмотря на слова, в ее тоне слышалось раздражение.

— И отдал его тебе. Ты не возражаешь, если я возьму немного? Я оставлю вам почти всю оленину.

— Конечно не возражаю. Я буду признательна тебе за все, что ты мне оставишь. Мои дети гораздо лучше питались, пока ты жил с нами и охотился для нас. Я благодарна тебе за это.

— Оленина. Она должна повисеть несколько дней, прежде чем ты снимешь с нее шкуру. Пусть выйдет вся кровь. Тогда мясо будет более нежным. Ты сможешь готовить его и свежим, но большую часть придется закоптить или завялить.

Неожиданно мне показалось, что я поставил перед ней непосильную задачу.

— Мне нужно возвращаться к детям, — повторила она, и я вдруг понял, что она чувствует себя крайне неловко, хотя и не знал почему.

108