Я отбросил мысль, пытавшуюся выбраться на поверхность: когда она увидит, что я в состоянии о них позаботиться и защитить их, она будет смотреть на меня более доброжелательно.
Я взглянул на строения глазами инженера и покачал головой. Жалкое зрелище. Однако они вполне могли еще послужить, по крайней мере временно. При помощи бревен и досок из соседних заброшенных хижин я смогу укрепить их, чтобы они простояли зиму. Разумеется, путники, оказавшиеся зимой на этой дороге, обрадуются любой крыше над головой на ночь. А комната между ними будет надежной и крепкой, сердцем нового сооружения, которое постепенно заменит старые. Сем следовал за мной по пятам, когда я вошел во второй дом. Я был рад найти в нем вполне приличного вида очаг и дымоход. Как и в хибаре Эмзил, пол здесь был земляным. Стол с двумя сломанными ножками был прислонен к остову кровати, полному гниющей соломы с жуками. Стол починить было уже невозможно, а вот кровать стоило попробовать привести в порядок. Я поковырял внутренние стены дома ножом и выяснил, что дерево кое-где подгнило, но не сильно. Я пришел к выводу, что это строение находится в лучшем состоянии, чем первое, и немедленно решил начать строительство именно здесь.
— Сем! Сем, ты где? — В крике Эмзил слышались отчаянные нотки.
— Он здесь, со мной! Мы уже идем! — крикнул я.
— Мы идем! — повторил за мной Сем, причем так похоже, что я рассмеялся.
Когда мы проходили по заросшему сорняками просвету между домами, я неожиданно уловил знакомый запах. Опустив взгляд, я обнаружил, что стою на раздавленном кочанчике капусты. Я моргнул и узнал морковный хвостик и круглую верхушку репки, торчащие из земли. Мы забрели на остатки задушенного сорняками огорода. Выглядело это так, словно кто-то беспорядочно рассыпал семена по земле и какие-то из них проросли. Мне удалось найти еще один кочан капусты, немногим больше моего кулака, но довольно крепкий. Я отдал его Сему, а сам вытащил морковь и репу. Первая оказалась длинной, темно-оранжевой и деревянистой, поскольку провела в земле два года, а во второй оставили глубокие следы черви, но все равно там найдется что отрезать и добавить в еду. Я чувствовал себя так, словно нашел сокровище, а не старые, червивые овощи.
Стоя на коленях, я поднял голову и увидел, что на меня гневно смотрит Эмзил.
— Что ты здесь делаешь с моим сыном? — потребовала она ответа.
— Проверял, насколько прочно это строение. Смотри, куда ставишь ноги! Это одичавший огород.
— Ты не имеешь никакого права… что?
— Мы стоим на заросшем сорняками огороде. Я понял это, лишь наступив на кочан капусты. Но у Сема в руках второй, а еще я нашел морковь и репку.
Ее взгляд метнулся с сына, сжимающего капусту, на меня и обратно на Сема. На ее лице одно выражение быстро сменялось другим.
— Это замечательно… но никогда больше не уводи моего мальчика без разрешения.
Ярость в ее голосе потрясла меня, и я вдруг понял, что, как бы уютно мне здесь ни было, она продолжает видеть во мне чужака. Причем опасного.
— Сем сам пошел за мной, — тихо ответил я.
Я понимал, что нет причин чувствовать боль или гнев, но, если быть честным, испытал и то и другое.
— Я… не сомневаюсь, что так и было. Но мне не нравится, когда мои дети оказываются там, где я их не вижу. Здесь дикие места и множество опасностей.
Ее слова прозвучали как оправдание, а не извинение.
— И ты считаешь, что я одна из этих опасностей, — ровным голосом проговорил я.
— Вполне возможно, — честно ответила она.
— Это не так. Ни для тебя, ни для твоих детей. Мне казалось, я вам помогал.
— Ты помогаешь и уже очень помог.
Она опустила взгляд на ребенка. Тот хмурился, пытаясь следить за нашим разговором.
— Сем, иди домой. Там на столе для тебя каша. Съешь ее.
Упоминания о еде было достаточно, чтобы мальчишка сорвался с места и умчался в дом, все еще прижимая к груди кочан капусты. Когда он оказался достаточно далеко, чтобы нас не услышать, Эмзил посмотрела на меня — без враждебности, но и без дружелюбия.
— Ты нам помог. В ответ я перешила твою одежду, — резко проговорила она, — и позволила тебе делить с нами кров, и очаг, и ту пищу, что у нас есть. Да, верно, благодаря тебе в последнее время у нас стало больше еды. Но… я не хочу быть перед тобой в долгу. И не хочу, чтобы ты думал, будто из-за того, что ты для нас столько всего сделал, мы тебе чем-то обязаны. Ну, то есть я-то знаю, что так и есть, но я не хочу… ну, в смысле…
— Я не считаю тебя шлюхой, Эмзил. И не пытаюсь купить твое расположение деньгами или едой. И я никогда не причиню вреда твоим детям. Похоже, ты считаешь меня каким-то чудовищем, способным на все!
В моем голосе, несмотря на все усилия, все-таки прорвалась обида. Она выглядела удивленной, а мне сделалось неловко. Я отвернулся от нее, отчаянно пытаясь придумать, как сменить тему разговора.
— Кто-то обокрал нас прошлой ночью, — откашлявшись, проговорил я. — Они забрали кролика из одного из силков. Вор поставил его заново, но неловко, так что я сразу все понял.
— Меня это не удивляет, — быстро ответила Эмзил, словно обрадовавшись смене темы. — Так и должно было выйти. — В ее голосе прорезался гнев. — Но что я могу сделать? Если я просижу всю ночь на поле, наблюдая за силками, кролики не придут. А я так устану, что не смогу днем заниматься детьми. Это безнадежно.
— А тебе не приходило в голову заключить союз с кем-нибудь из твоих соседей?
Она окинула меня недоверчивым взглядом и зашагала к дому, а я последовал за ней.
— Я же тебе говорила, кто они. Убийцы, воры и насильники. Я им не доверяю.