Самым трудным в этом деле оказалось смастерить подходящую упряжь для Утеса. Однако к вечеру, немало попотев, мы с Меркусом сумели вспахать четверть акра земли. Почва оказалась каменистой, пронизанной старыми древесными корнями. Большую часть времени мы рубили их боковые отростки, чтобы Утес мог выкорчевать пни. В обмен Меркус дал нам мешок картошки и обещал отработать назавтра полдня.
Так что мне пришлось остаться еще на день. Ужин в тот вечер показался нам роскошным, потому что в порыве воодушевления Эмзил приготовила двух кроликов и целых пять картофелин. Всего мы поймали трех зверьков, и я показал ей, как подвесить лишнее мясо в трубе, чтобы закоптить на зиму. Три шкурки присоединились к первой.
Дети, став чуть лучше питаться, казалось, обрели силы и уже не торопились заснуть вечером, и мы немного посидели у огня. Эмзил удивила меня тем, что начала рассказывать детям сказки, чтобы скоротать время. Потом она их уложила, и мы еще поговорили о том, что надо сделать в первую очередь, чтобы пережить зиму.
Когда наутро Меркус пришел отрабатывать свой долг, мы с ним укрепили крышу и дверь дома Эмзил, а затем занялись кровлей сарая. Еще до наступления полудня я заслужил его невольное уважение. В следующие несколько дней с помощью Утеса мы разобрали несколько покосившихся строений на еще годные бревна и доски. Отложив древесину, необходимую для ремонта сарая и дома Эмзил, я еще раз одолжил коня Меркусу, чтобы тот перетащил свою долю материалов туда, куда собирался.
Наша деятельность возбудила любопытство остальных жителей деревни. Старик и его ворчливая жена вышли к дверям хижины, чтобы пронаблюдать за идущим мимо Утесом. Я обнаружил, что в опустевшем городе живет еще одна семья, мужчина и женщина средних лет с парой подросших ребятишек и младенцем. Они смотрели на нас издалека, но в тот день не стали с нами заговаривать.
Мы с Эмзил вечером вместе проверили силки. Нам удалось поймать только одного кролика, но Эмзил была довольна. Под моим присмотром она переставила силки на новое место, где мы обнаружили много следов.
— Если здесь станет мало зверья, всегда можно поставить силки вдоль берега реки, особенно зимой, — объяснял я ей. — Ищи тропинки, по которым животные идут на водопой, и там и ставь.
— Зимой река у берегов замерзает, — ответила она.
— К ней все равно будут вести следы, вот увидишь.
Кара увязалась за нами, и, к моему удивлению, Эмзил дала ей поставить последний силок. Я считал, что она еще слишком мала для этой работы, но придержал язык, подозревая, что в этом, вероятно, Эмзил разбирается лучше меня. Чем раньше Кара начнет помогать добывать пропитание для семьи, тем им будет легче.
Домик Эмзил становился все уютнее с каждым днем. Мы смешали траву, мох и глину и заделали щели между бревнами. Внутри настелили пол из добытого дерева. Я каждое утро отправлялся на охоту с пращой, и однажды мне невероятно повезло — удалось подбить камнем гуся, вспугнутого на реке. Он был жирным. Я никогда еще так не наслаждался вкусом жира. Эмзил собрала все до капли, не дав ему пролиться в огонь, и приберегла для постной крольчатины, которой мы теперь в основном питались.
Наши дни начали приобретать определенный распорядок. Каждое утро я охотился, приносил добычу домой, и Эмзил готовила еду. Днем я делал то, что полагал самым спешным, чтобы обустроить ее дом. По большей части это была грубая, топорная работа, но разница тем не менее чувствовалась. Из горбыля и трех палок вышла табуретка. Я сожалел об отсутствии шила, но сумел проковырять дырки для ножек и с помощью ножа. Еще я сделал низкий столик, чтобы детям было удобно ужинать, сидя на полу у очага. Каждый день Эмзил откладывала часть моей добычи, чтобы закоптить или завялить мясо на зиму. Я радовался, глядя, как пополняются ее скудные припасы, и даже навесил еще одну полку.
За это время я трижды видел, как мимо деревни проезжали путники. Курьеры на королевской службе появлялись каждый день, но, если не считать их, дорога почти всегда оставалась безлюдной. Однажды в сторону Геттиса прогрохотала вереница фургонов, запряженных быками. У мужчин, правящих ими, были злые глаза, а в первом и последнем фургонах сидели охранники с ружьями на коленях. Они явно не хотели иметь ни с кем никаких дел. Мы обменялись взглядами, но никто не выкрикивал приветствий. В другой раз мимо проехал всадник, который вел в поводу двух мулов, груженных мехами. Он кивнул мне в ответ на приветствие и двинулся дальше на запад. Последним я увидел лудильщика в повозке, запряженной разномастной упряжкой. Стенки фургона были украшены изображениями его товара, но яркие краски потускнели от пыли, а высокие желтые колеса были заляпаны грязью. Я встал на краю поля и замахал ему руками, надеясь, что он остановится. Я хотел посмотреть, какие у него есть инструменты на продажу, но он лишь помахал мне в ответ, а затем пустил упряжку рысью, явно не собираясь задерживаться. Я окликнул его, но он уже скрылся из виду, оставив лишь висящие над дорогой тучи пыли.
Дети часто приходили смотреть, как я что-то делаю, и я начал учить их известным мне детским стишкам, песенкам, знакомящим со счетом, и играм, тренирующим память. Им особенно понравилась та, где крестьянин зовет пять своих коз. Каре хотелось знать, как действует моя праща. Я смастерил для нее пращу поменьше и показал, как с ней управляться. Скоро она сделалась довольно метким стрелком, но Эмзил упрямо не разрешала мне брать ее с собой на охоту. Я не мог понять, боялась ли она оставить меня наедине с дочкой или считала это неподходящим занятием для ребенка.