Лесной маг - Страница 94

Я знал, что дети Эмзил следили за мной весь день. Приглушенное хихиканье двух старших выдало их, когда они спрятались за углом дома и по очереди выглядывали оттуда. Только самая младшая, крошечная девчушка, не скрывала своего любопытства. Она стояла в дверном проеме и не сводила с меня глаз. Я не думал, что помню многое о детстве Ярил, но, взглянув на малышку, выяснил, что ошибался. Она так же стояла, выпятив круглый детский животик. Она так же поворачивала голову и смущенно улыбалась. Когда я прервался, чтобы утереть пот, я улыбнулся ей в ответ. Девчушка пискнула и метнулась за дверь, но сразу же появилась снова. Я помахал ей рукой. В ответ она громко захихикала. Солнце садилось, на землю упали первые капли дождя. Эмзил неожиданно вышла из дома и на ходу подхватила малышку на руки.

— Ужин готов, — сдержанно сообщила она мне.

Я впервые вошел в ее дом. Ничего особенного он из себя не представлял, одна комната, с бревенчатыми стенами и земляным полом. Камни в очаге были скреплены речной глиной. Кровать привесили, как полку, у одной из стен. Кроме двери имелось еще и окно без стекла, с грубыми деревянными ставнями. Единственным незакрепленным предметом мебели была скамейка у очага, толом служила еще одна полка в углу, на ней стояли тазик для умывания и кувшин с водой. Одежда висела на гвоздях, вбитых в стену. В мешках и на грубых полках хранились припасы. Совсем немного.

Я ел стоя. Дети расселись на полу, а Эмзил устроилась на скамейке. Она разлила жидкий суп из котелка, висящего над огнем: сначала мне, жидкого бульона и черпак овощей, выловленных со дна, себе так же, а остатки разделила между детьми, получившими большую часть гущи. Я не возражал. У Эмзил была одна буханка домашнего хлеба, и она разделила его на пять равных частей, вручив одну мне. И мы принялись есть.

Я с наслаждением проглотил первую ложку теплого бульона и почувствовал аромат картофеля, капусты и лука — и мало чего еще. Как я давно уже себя приучил, я ел медленно и наслаждался тем, что имел. Хлеб из муки грубого помола был мягким, а его ароматные крупинки отлично дополняли вкус жидкого супа. Я сберег последний кусочек, чтобы вытереть им миску. Пусто. Я вздохнул и, подняв взгляд, обнаружил, что Эмзил смотрит на меня с любопытством.

— Что-то не так? — спросил я ее, не забывая, что пистолет лежит рядом с ней на скамейке.

— Ты улыбаешься, — нахмурившись, ответила она.

— Хорошая еда, — слегка пожав плечами, сказал я.

Она наградила меня сердитым взглядом, словно я решил над ней посмеяться.

— И до того, как я разбавила суп водой, чтобы его хватило на пятерых, он не был хорош.

Сердитые искорки плясали в ее голубых глазах.

— Любая еда лучше, чем ничего. И любая еда кажется вкусной после времени лишений.

— Лишений?

— Тяжелых времен, — пояснил я.

Она снова прищурилась.

— Ты не похож на человека, которому довелось столкнуться с лишениями.

— И тем не менее, — мягко проговорил я.

— Возможно. Мы здесь так давно уже едим одно и то же, что я перестала чувствовать вкус. — Она резко встала и подхватила ружье. — Дети, сложите ваши миски стопкой. А ты можешь лечь в сарае вместе с лошадью. Крыша там почти не течет.

Она явно требовала, чтобы я ушел, и я отчаянно принялся придумывать причину, чтобы еще немного остаться в теплом, светлом доме.

— У меня нет еды, чтобы поделиться с вами, но в моих сумках осталось немного чая.

— Чай? — Ее взгляд казался отстраненным. — Я не пробовала чая с тех пор, как… ну, с тех пор, как мы уехали из Старого Тареса вслед за Ригом.

— Я принесу, — тут же предложил я и поднялся, стараясь не задевать своим огромным телом жалкую мебель маленькой комнатки.

Я распахнул скрипучую дверь и вышел в прохладу ночи. Утеса я привязал в переулке, чтобы он мог пощипать остатки сухой травы и сорняков, но теперь отвел его в сарай, некогда служивший кому-то домом. Он едва протиснулся в дверь, но явно был рад укрыться от дождя и ветра. Прежде я отнес туда упряжь и седельные сумки. Теперь же, вспомнив об отчаянной нищете соседей Эмзил, решил прихватить их с собой в дом.

Я поставил их на пол посреди комнаты и опустился рядом с ними на колени. Дети столпились вокруг, когда я открыл их и принялся рыться внутри. Эмзил стояла в стороне, но с не меньшим любопытством наблюдала за мной. Я отыскал брикет черного чая. Когда я снял обертку, Эмзил затаила дыхание, словно я держал в руках сокровище. Она уже повесила котелок с водой на огонь, но мне показалось, что прошел целый год, прежде чем вода закипела. У нее не оказалось заварочного чайника, и нам пришлось использовать мой походный котелок. Дети столпились вокруг него, словно поклоняясь святыне, пока Эмзил лила кипяток на сухие листья.

— Листья разворачиваются! — удивленно воскликнул ее сын Сем.

Мы в молчаливом предвкушении ждали, пока чай заварится, затем Эмзил разлила его по мискам. Я осторожно опустился на пол, чтобы сесть вместе с детьми около огня, и обхватил миску ладонями, наслаждаясь теплом напитка сквозь ее толстые стенки.

Даже малышка Диа получила свою долю чая. Она попробовала, поморщилась от его крепкого вкуса и посмотрела, как мы все пьем маленькими глоточками. Тогда она снова отхлебнула и поджала розовые пухлые губки — чай показался ей горьким. Я улыбнулся серьезному выражению ее лица, с которым она нам подражала. Малышка была одета в простое платье, явно перешитое из остатков взрослой одежды, очень аккуратное, но грубая ткань больше подошла бы для мужских брюк, а не детского платьица. Эмзил прочистила горло, и я, отвернувшись от ее дочери, увидел, что она с сомнением хмурится, глядя на меня.