Лесной маг - Страница 91

— Конечно. Но по крайней мере, не продадите ли немного овса для моей лошади?

Утес, в отличие от Гордеца, не умел сам добывать для себя пропитание. Бесконечная дорога и скудные пастбища уже начали на нем сказываться. Поскольку мой отец отвечал за ближайшую к Широкой Долине курьерскую станцию, я знал, что там всегда имелся запас корма для лошадей.

Мужчины обменялись взглядами.

— Нет, я же сказал, — ответил сержант. — У нас нет ничего лишнего. Лучше бы вам ехать дальше.

— Понимаю, — сказал я, хотя на самом деле не понимал ничего.

Было очевидно, что он лжет. Почему, я не знал, но подозревал, что из-за моей полноты. Думаю, он решил, что я невоздержан, и посчитал себя вправе отказать мне в продуктах. Я посмотрел на окружавшие меня лица. На каждом читалось удовлетворение от моего разочарования. Это напомнило мне, как Трист унижал Горда с первой минуты их встречи. Горду даже не требовалось ничего делать или говорить. Трист потешался над ним лишь из-за того, что тот был толст, и пользовался каждой возможностью, чтобы его задеть.

Мне необходимо было пополнить запасы. Моя лошадь нуждалась в корме, травы ей не хватало. Я вдруг вспомнил о том, как торговался с Джирри. В чем-то я уже принял то, что магия, ставшая для меня проклятием, может мне и помочь. Я попробовал этим воспользоваться.

— Мне действительно нужны припасы, чтобы продолжить путь.

Я впервые пытался подчинить магию своей воле. Я вложил в свои слова настойчивость, желая сломить их сопротивление.

На лицах нескольких ничем не занятых солдат появилось такое же ошеломленное выражение, как у Джирри. Однако старый сержант оказался крепче других, его глаза расширились, а потом, словно он почуял, что я пытаюсь сделать, его лицо налилось краской.

— Я сказал, нет! — прорычал он и указал пальцем на мою лошадь.

Я сдался и отвернулся от него, пытаясь сохранить остатки собственного достоинства. Однако их явное самодовольство пробудило во мне ярость. Я взобрался на Утеса, а затем оглянулся на них. Неожиданно мой собственный гнев столкнулся с гневом сержанта, словно два скрестившихся клинка.

— Как вы помогли страннику в нужде, так пусть и вам помогут в час лишений.

Это были слова из Писания, которые чаще всего звучали как формальная благодарность на праздничных обедах. Я никогда не произносил их с такой горячностью и никогда не делал такого жеста, словно прогонял их прочь. Я сознательно призвал на помощь магию, но сейчас, почувствовав, как она бушует в моей крови, словно мелкие камешки, подхваченные течением, я ее испугался. Мой жест что-то означал, а слова, которые я пытался превратить в насмешку, прозвучали проклятием. Я увидел, как один из солдат вздрогнул, будто я окатил его ледяной водой, а стул под курьером вдруг опрокинулся, так что тот рухнул на пол. Сержант на мгновение замер, но тут же с сердитым воплем бросился ко мне. Я ударил Утеса пятками, и, разнообразия ради, он сразу же пустился в галоп, унося нас прочь от станции и назад на дорогу.

Я наклонился вперед на своем огромном скакуне и заставил его мчаться, пока он не начал тяжело дышать, а по его шее не хлынули потоки пота. Когда я натянул поводья и позволил ему перейти на шаг, станция осталась далеко позади. Никто не бросился за нами в погоню, хотя я этого и опасался. Я стиснул кулаки и вдруг задрожал. Я колдовал. Я почувствовал, как магия хлынула сквозь меня и выплеснулась наружу. Но что именно я сделал в действительности, я не знал. Я миновал заросли кустарника на берегу реки, и стая черно-белых стервятников, возмущенных тем, что я спугнул их с какой-то падали, с пронзительными криками взвилась в воздух. Это мне показалось дурным предзнаменованием, напоминанием старого бога, что он заберет мою запятнанную душу, если добрый бог от меня откажется. Мрачно я поехал дальше.

Мои обеды в последующие несколько дней составляла дичь, которую мне удавалось подбить из пращи, но ее было немного. В то краткое время, что оставалось у меня между остановкой на ночлег и сном, я охотился, и, если мне удавалось через день поймать кролика или птицу, я считал, что мне повезло. У меня еще оставался приличный запас чая, сахара, соли и масла, но человек не может приготовить себе обед только из этого. Нежирная крольчатина не утоляла моего голода, и, если одежда и стала висеть на мне чуточку свободнее, я отнес это на счет скудной еды.

В течение нескольких долгих дней местность вокруг не менялась, и мне уже казалось, будто мы с Утесом движемся по бесконечному кругу и река постоянно остается справа, широкая и серая, с усыпанными мелкими камешками берегами в зарослях кустов, а слева полого поднимается степь. Впереди маячили холмы. Их склоны были серо-зелеными или красноватыми от утесника, а их вершины поросли снежноягодником и нетлимом. Города и настоящие постоялые дворы остались далеко за моей спиной.

Следующая почтовая станция, встретившаяся мне на пути, оказалась больше и лучше укрепленной. Мне продали овса и сухарей, но в остальном держались столь же недружелюбно, как и на предыдущей. Здесь расположились пехотная часть и два десятка солдат каваллы. Станцию окружала маленькая деревенька бывших заключенных, сейчас занятых строительством более надежной стены и рва, защищавших поселение. Если они и пользовались какими-то инженерными расчетами и планами, это вполне укрылось от моих глаз.

Я собрался с духом и попросил о встрече с командиром. Меня провели в кабинет молодого капитана. Когда я сказал ему, что я второй сын и хотел бы стать солдатом, он, казалось, был совершенно ошарашен. Справедливости ради должен отметить, что он пытался держаться тактично. Откинувшись на спинку стула, он посмотрел на меня, а затем очень сдержанно ответил: