Когда я повернулся, чтобы выйти из комнаты, он поднял свою тарелку с супом и принялся стучать ею по столу, словно капризный ребенок.
— Убирайся из моего дома! Вон отсюда! Убирайся!
Он все еще выкрикивал эти слова, снова и снова, когда я закрыл за собой дверь. Ярил неподвижно стояла в коридоре перед столовой, стиснув кулачки и прижимая их к груди. Казалось, она задыхалась.
— Пойдем со мной, — попросил я, а когда она не сдвинулась с места, наклонился и взял ее на руки.
Она прижалась ко мне, всхлипывая, как ребенок. Мне было неудобно ее нести, мешал огромный живот, но, по крайней мере, сил у меня хватало. Я почти не чувствовал ее веса, когда поднимался вместе с ней по лестнице в ее комнату. Мне удалось открыть дверь и лишь слегка задеть ее головой о косяк, внося ее внутрь. Я положил ее на кровать, где она тут же свернулась в тугой комочек и горько разрыдалась.
Я огляделся по сторонам, выдвинул из-за письменного стола изящный белый стул, но понял, что он не выдержит моего веса. Я осторожно сел в изножье ее кровати, громко заскрипевшей в ответ.
— Ярил! Послушай меня. Ты и я, мы оба знаем, в чем правда. Мы не совершили ничего постыдного. Мы делали, что могли, пока мерзкий старик валялся в своей постели и бездельничал. Он не имеет никакого права нас отчитывать. Никакого.
Ярил лишь зарыдала еще сильнее, а я не знал, что мне делать. Всего час назад она была храброй молодой женщиной, бросавшей вызов беде и трудностям с отвагой и силой духа. Неужели она лишь притворялась, чтобы успокоить меня? Меня привело в ужас то, как легко отец разрушил ее уверенность в себе. И вдвойне ужаснуло, что он вообще стал это делать. Я вспомнил, как усомнился в словах Эпини, когда она говорила мне, что жизнь женщины сильно отличается от моей собственной, что во многих отношениях она представляет собой ценное имущество, которое можно продать тому, кто больше предложит. Я посмеялся над ней, но сегодня вечером, увидев, какой жуткой властью над Ярил обладает мой отец, кажется, начал ее понимать. Я вздохнул и принялся беспомощно гладить сестру по плечу, дожидаясь, пока она успокоится.
В конце концов Ярил затихла. Меня предал собственный желудок, который принялся громко урчать, и на мгновение я вспомнил великолепный обед, оставшийся на столе: главным блюдом была начиненная луком степная дичь. Я мстительно пожелал отцу подавиться ею. В животе у меня снова забурчало, и, к моему удивлению, Ярил фыркнула. Ее плечи немного расслабились, она вздохнула и села на кровати рядом со мной.
— Он злой человек, — с безнадежным видом проговорила она.
— Он наш отец, — ответил я, думая, что для меня это уже, скорее всего, не так.
— Он наш отец, — повторила она, принимая мою поправку. — Но он злой человек, а я все равно его люблю и хочу, чтобы он меня одобрял и любил в ответ. Ты можешь меня понять, Невар?
— Понимаю. Потому что и сам чувствую что-то похожее.
— Нет, не думаю. Не так, как я.
Она убрала волосы с мокрого от слез лица, и я протянул ей мой сухой платок. Она взяла его и безучастно промокнула лицо. Отдавая его мне, она устало покачала головой.
— Я всегда была «лишней» дочерью и боролась за крохи его одобрения. Когда он от тебя отвернулся, я встала на его сторону. Какая-то часть меня даже обрадовалась, что ты наконец совершил нечто позорное и потерял его расположение. Потому что твоя неудача давала мне лишнюю возможность претендовать на его любовь. Вот так. Теперь ты знаешь, какая я трусливая и слабая.
Год назад ее слова потрясли бы меня. Теперь же я понимал ее.
— Я всегда принимал его расположение как нечто само собой разумеющееся, — признался я. — Не то чтобы я не старался соответствовать его ожиданиям. Старался изо всех сил. И часто боялся, что он во мне втайне разочарован. Но я всегда верил, что он меня любит. Я даже представить себе не мог, что он…
К моему ужасу, у меня перехватило дыхание. Горе Ярил отвлекло меня. Теперь же то, что отец отрекся от меня, ударило в меня, точно мушкетная пуля. Мне вдруг отчаянно захотелось сбежать вниз по лестнице, броситься ему в ноги и умолять изменить свое решение.
Ярил посмотрела на меня так, словно подслушала мои мысли.
— Он никогда не передумает. Слишком гордый. Он будет стоять на своем, даже если поймет, что ошибся и вел себя глупо. Он все для нас разрушил, для всех нас. Что нам теперь делать, Невар? Что же нам делать?
Слова срывались с моих губ и падали, точно тяжелые камни.
— Мне придется уехать. Другого выхода у меня нет. — Я сглотнул, избавляясь от комка в горле, и вдруг неожиданно для самого себя сказал: — Мне давно следовало уехать, и тогда ничего этого бы не случилось. Как только я узнал, что исключен из Академии, я должен был бежать на восток. В лес, которому я принадлежу.
— Что? — ошеломленно переспросила Ярил.
— Я имел в виду границу, где смогу начать новую жизнь.
Но я вовсе не это имел в виду. Словно наползающая тень, моим языком неожиданно овладело мое другое «я» и ответило ей. Я не мог представить худшего времени для того, чтобы оно объявило о своем присутствии. На меня накатила новая волна боли, когда я попытался осознать все значение того, что отец прогнал меня.
Ярил лишь ухудшила ситуацию.
— Я должна ехать вместе с тобой, Невар. Не важно куда. Ты не можешь бросить меня здесь. Не можешь. Я здесь умру.
— Не говори этого! Ты же знаешь, что я не могу взять тебя с собой. Я не знаю, куда я пойду и что стану делать. Я просто не имею права втягивать тебя в это.
И тут я понял, что должен делать. Я должен повиноваться воле доброго бога. Я запишусь в солдаты. Ближайшей военной заставой была Излучина Франнера. Я начну там и выстрою для себя новую жизнь. Но уже в следующий миг я отверг эту идею. Я уеду как можно дальше от отца и начну новую жизнь там, где, если я потерплю неудачу или опозорю свое имя, бесчестье коснется лишь меня одного.