Я заставил себя проверить все остальные комнаты в доме и в недавно перестроенном крыле для слуг обнаружил еще два тела и худую, изможденную служанку.
— Все сбежали, — сказала она мне дрожащим голосом. — Господин приказал им остаться, но они потихоньку сбежали, когда стемнело. Я осталась и делала, что могла, сэр. Я помогала госпоже Элиси ухаживать за вашей матерью до самого конца. Мы шили саван, когда и меня настигла лихорадка. Госпожа Элиси сказала, чтобы я отправилась в постель, что она придет ко мне, когда закончит. Она велела мне позаботиться о себе. Я так и сделала. Но она не пришла.
— Все в порядке, — глухо проговорил я. — Ты не могла ее спасти. Ты сделала все, что могла, и семья тебе очень благодарна. Тебя наградят за твою верность. Иди на кухню. Сержант Дюрил готовит там еду. Поешь что-нибудь, а потом постарайся навести, как сможешь, порядок в доме. — Я замешкался, но все же добавил: — И позаботься о лорде Бурвиле, как сможешь. Он не в себе от горя.
— Да, сэр. Благодарю вас, сэр.
Ее явно охватило облегчение, когда она поняла, что я не виню ее. Медленно переставляя ноги, она отправилась выполнять мой приказ. В остальных комнатах виднелись лишь следы поспешного бегства. Я задумался, сумел ли кто-то спастись или они только разнесли чуму дальше.
Отец сам распланировал поместье. Он не забыл ничего, ни единой мелочи, придумывая, каким должен стать дом, чтобы служить поколениям его семьи. Так что у нас имелось даже обнесенное каменной стеной кладбище с часовней в тени деревьев, окруженной цветочными клумбами. В нишах ограды были изображены символы доброго бога: гранатовое дерево, кувшин с льющейся из него нескончаемой водой и связка ключей. Я так часто их видел, что уже не замечал. Кладбище действительно радовало глаз, и за ним ухаживали так же бережно, как за садом моей матери. Там однажды отец сказал мне: «Когда-нибудь здесь отдохнут наши кости».
Он не думал, что этот день придет так скоро и что его дети покинут наш мир раньше его. Большую часть моей жизни здесь было всего пять могил с простыми каменными надгробиями, в которых покоились его люди, прежде служившие солдатами под его началом и умершие в поместье.
Остаток дня я копал могилы. Девять могил. Четыре для тех несчастных, которых оставили во дворе. Две для тел, найденных мной в комнатах прислуги. Три для моих родных.
Работа была совсем не простой, и меня удивило, что я смог с ней справиться, если вспомнить все лишения последних дней. Сверху лежал возделанный торф, но всего лишь несколькими дюймами ниже я наткнулся на каменистую землю, характерную для наших мест. Я отложил в сторону заступ и взял кирку, чтобы пробиться через этот слой, и вскоре добрался до глинистой почвы под ним. Было облегчением сосредоточиться на этой простой задаче. Я старался сделать края каждой могилы ровными и бросал глину туда, откуда она не могла обрушиться на меня. В конце концов могилы получились, наверное, шире, чем мог бы вырыть кто-то другой, но мне нужно было помещаться внутри. Сперва спина и руки казались закостеневшими, но вскоре разогрелись от работы. Тело куда меньше протестовало против такой нагрузки, чем я опасался. Было приятно вновь очутиться на свежем воздухе и под лучами солнца. Через некоторое время я снял рубашку, и копать стало легче, хотя я слегка беспокоился, что кто-нибудь может меня увидеть.
Тяжелый физический труд прогнал все мысли, и я работал, словно простой, не боящийся запачкать руки инженер, каким когда-то собирался стать. Я тщательно расположил могилы, с одинаковыми проходами, оставленными между ними. Когда же в голове снова немного прояснилось, я отбросил в сторону мысли о своем горе и об испытаниях, выпавших на мою долю. Я не думал о своих покойных родных, но задавался вопросом, куда могли сбежать слуги, вернутся ли они или же унесли с собой собственную смерть и скончались где-то на обочине. И кстати, как обстоят дела в Приюте Бурвиля? Маленький городок по другую сторону дороги был гордостью и отрадой моего отца. Он сам спланировал улицы и уговорил хозяина постоялого двора, кузнеца и торговца перебраться сюда задолго до того, как кто-то еще подумал основать здесь поселение. Его люди следили за паромом, а члены городского совета докладывали о состоянии дел непосредственно отцу и предоставляли ему право принимать окончательные решения. Жизнь этого поселения была тесно связана с нашим поместьем, и я предположил, что, возможно, на улицах Приюта Бурвиля царит тишина, а мертвые тела разлагаются в домах.
Я ужаснулся этой картине, а затем вдруг задумался о наших соседях-землевладельцах. Некоторые из них жили довольно обособленно, и я надеялся, что наши слуги, бежавшие от чумы, до них не добрались.
А потом, как упрямая лошадь на корде, я наконец вернулся к мыслям о Сесиль и Ярил, о том, сумели ли они добраться до владений Поронтов, а также удалось ли им спастись от чумы или они принесли ее с собой.
Еще совсем недавно я сердился на младшую сестричку и отдалился от нее. Теперь же, думая о ней, я вспоминал лишь, какими большими и доверчивыми казались ее глаза в детстве. Я вдруг понял странную вещь. Я сердился на нее только потому, что знал — наступит день, и мы помиримся и снова станем близкими друзьями. Я мог совершенно спокойно злиться на Ярил, поскольку в глубине души был уверен, что она по-прежнему любит меня, так же как и я ее. Но стоило подумать, что она могла умереть, не простив меня и не узнав, что я простил ее, как мне становилось невыносимо горько и грустно. С этой ужасной мыслью я выбросил из девятой могилы последнюю лопату земли. Я в одиночку перетащил тела слуг к месту их упокоения и положил рядом с приготовленными ямами. Затем надел рубашку прямо на грязное тело и тихо прошел в кухню. В воздухе витал чудесный запах кипящей каши и пекущегося хлеба. В кухне я нашел сержанта Дюрила и служанку, о чем-то тихо разговаривающих. Девушку, как я выяснил, звали Нитой. Она выставила на стол соль и патоку, а также кусок масла из холодного подвала, о существовании которого я даже не знал. Потом поставила печься несколько буханок хлеба во вновь растопленных печах и сообщила, что отца покормили и дали ему несколько стаканов крепкого вина, а потом уложили спать на чистой постели в одной из гостевых комнат. Там они его и оставили — провалившимся в обессиленное забытье.