Лесной маг - Страница 44

Я несколько мгновений разглядывал письмо, затем с трудом наклонился, поднял и вскрыл его.

«Дорогой Невар», — писал доктор. Не «кадет Невар». Просто «Невар». Я сжал зубы и принялся читать.

«Я совершил должное с огромным сожалением. Прошу тебя, помни, что твое отчисление из Академии почетно, ты ничем не запятнал свою репутацию. И тем не менее я думаю, что сейчас ты меня ненавидишь. Или, возможно, за прошедшие с нашей последней встречи недели ты понял, что с твоим телом что-то не так и тебе придется научиться жить дальше с этим изъяном. К несчастью, этот изъян делает тебя совершенно непригодным для службы в армии.

Ты смог понять, что те из твоих товарищей, чье здоровье пошатнулось после чумы, вынуждены отказаться от своих надежд стать офицерами каваллы. Теперь я прошу тебя взглянуть на свой недуг в том же свете. Ты так же физически непригоден к карьере военного, как Спинрек Кестер.

Сейчас ты, возможно, думаешь, что твоя жизнь кончена или что тебе нет смысла жить дальше. Я молю доброго бога, чтобы тебе хватило сил увидеть открытые перед тобой другие дороги. Я заметил, что у тебя острый ум, а для того, чтобы его использовать, далеко не всегда требуется здоровое тело. Подумай о том, как еще ты можешь приносить пользу, и направь на это свою волю.

Мне было совсем не просто принять такое решение. Надеюсь, ты ценишь то, что я откладывал его столько, сколько мог, надеясь на ошибку даже тогда, когда уже не осталось надежды. Мои исследования и чтение рукописей позволили мне выявить по меньшей мере еще три случая, которые, пусть и плохо описанные, показывают, что твоя реакция на чуму является редкой, но не уникальной.

Хотя я уверен, что сейчас ты не слишком на это настроен, я прошу тебя поддерживать со мной связь. У тебя есть возможность превратить свое несчастье в благо для медицинской науки. Если ты будешь еженедельно записывать свою прибавку в весе и размерах, а также количество съеденной тобой пищи и присылать эти сведения мне каждые два месяца, они будут мне хорошим подспорьем в изучении чумы и ее последствий. Таким образом, ты сможешь послужить своему королю и армии, поскольку я уверен, что все сведения об этом заболевании, которые нам удастся собрать, в конце концов станут оружием против нее.

Да благословит тебя добрый бог.

Доктор Джейкиб Амикас».

Я аккуратно сложил письмо доктора, хотя больше всего мне хотелось разорвать его на мелкие клочки. Что за наглость — сначала разрушить все мои надежды, а затем предположить, что я стану тратить «так удачно» освободившееся время на то, чтобы подробно описывать свои несчастья и помогать ему в изысканиях! Очень медленно и тщательно я сложил и убрал все документы и письма обратно в конверт. Закончив, я взглянул на него и подумал, что внутри похоронены мои мечты.

Я не смог заставить себя дочитать письмо Эпини. Я пытался, но оно все состояло из пустой болтовни о ее новой жизни со Спинком. Ей нравилось заботиться о цыплятах и собирать еще теплые яйца. Хорошо. Рад за нее. По крайней мере хоть кто-то с надеждой смотрит в будущее, пусть даже связанное с цыплятами. Я собрал бумаги, вышел из гостиной и медленно поднялся по лестнице в свою комнату.

В последующие дни я бродил по родному дому, точно призрак. Я вошел в бесконечный тоннель черного отчаяния. Вот это ежедневное существование, наполненное бессмысленными делами, и есть мое будущее. Больше мне ждать нечего. Я прятался от отца, а сестры сами старательно помогали мне избегать их. Однажды, когда я столкнулся в коридоре с Ярил, ее лицо исказила гримаса отвращения, а в глазах вспыхнула ярость. Никогда прежде она не была так похожа на отца. В ужасе я не мог оторвать от нее взгляда, а она демонстративно подобрала юбки, чтобы не коснуться меня, и умчалась в музыкальную комнату, громко захлопнув за собой дверь.

Несколько мгновений я обдумывал, не зажать ли ее в углу, чтобы спросить, когда она успела стать такой злобной. В детстве я баловал ее и часто защищал от гнева отца. Ее предательство мучило меня больше прочих. Я сделал два шага следом за ней.

— Невар! — услышал я за спиной голос матери и, удивившись ее появлению, резко обернулся. — Позволь ей уйти, Невар, — мягко посоветовала мать.

Не в силах справиться с гневом, я бездумно обратил его на мать.

— Она ведет себя так, словно мой вес стал для нее личным оскорблением, она не думает, как он повлиял на мою жизнь и чего я лишился из-за испытаний, выпавших на мою долю. Неужели она считает, что я сделал это добровольно? Неужели ты веришь, что я хочу выглядеть так?

Мой голос взлетел до крика. Однако мать ответила мне мягко и очень тихо:

— Нет, Невар, я в это не верю.

Ее серые глаза встретили мой взгляд спокойно и уверенно. Она стояла передо мной, маленькая и прямая, точно стрела, совсем как когда спорила с отцом. При этой мысли гнев покинул меня, словно вытек из проколотого бурдюка. Я почувствовал себя более чем опустошенным. Бессильным. И униженным собственной вспышкой гнева. Мне было так стыдно, что я понурился.

Думаю, мать все поняла.

— Пойдем, Невар. Давай найдем тихий уголок и поговорим.

Я молча кивнул и пошел за ней.

Мы прошли мимо музыкальной комнаты и гостиной, где сидела и читала стихи Элиси. Мать провела меня по коридору в маленькую каморку для молитв, примыкающую к женской части домашней часовни. Я хорошо помнил это помещение, хотя и не входил в него с детства, когда обо мне заботилась только мать.

Комнатка ничуть не изменилась. Полукруглая каменная скамья, развернутая к стене для медитаций. На одном ее конце установлена маленькая, аккуратная жаровня с бездымным огнем, на другом — чаша с водой. Стену для медитаций украшала фреска, изображавшая благословение доброго бога, а в небольшие, искусно сделанные ниши полагалось ставить жертвенные благовония. В двух уже горели подношения. Темно-зеленая, источавшая аромат мяты свеча едва теплилась в нише, раскрашенной, как корзина для сбора плодов, — ради хорошего урожая. Толстая черная пирамидка, пахнущая анисом, почти догорела в углублении чуть выше ангелоподобной детской головки — ради доброго здоровья.