Не раз в эту долгую ночь я проклинал людей, укравших Утеса и повозку. Мой огромный конь с легкостью пробежал бы это расстояние. Когда вдалеке наконец показались огни Геттиса, я с трудом удержался от того, чтобы перейти на бег. Мне показалось, что для столь позднего часа окна домов освещены слишком ярко. Когда я наконец вошел в город, то на главной улице, ведущей к воротам форта, не встретил ни единой живой души, но прошел мимо трех выложенных перед домами тел, накрытых одеялами.
Ежегодное вторжение чумы создало в городе собственные традиции. Мертвецов выносили наружу, стоило им только испустить дух, а трижды за день объезжающие все улицы фургоны их подбирали. Так продолжалось до самого конца эпидемии. Люди, подумал я, привыкают ко всему; нет ничего настолько странного, душераздирающего или пугающего, чтобы они не смогли к этому приспособиться.
Деревянные стены Геттиса темным контуром высились на фоне ночного неба. У ворот форта стоял одинокий часовой. Рядом с ним тускло тлел факел. Он выпрямился, когда я приблизился к воротам.
— Стой! — скомандовал он мне.
Я повиновался.
— Форт на карантине, — объявил он. — Сюда не могут входить те, кто болен чумой.
— Самая бесполезная мера, о какой я когда-либо слышал! — воскликнул я. — Чума бушует и внутри стен, и за ними. Какой теперь смысл в карантине?
Он устало посмотрел на меня.
— Полковник Гарен отдал этот приказ перед тем, как заболел. Теперь, когда он мертв, а майор Элвиг бредит от лихорадки, некому отменить приказ. Я лишь выполняю свой долг.
— И я занимаюсь тем же. Я пришел сюда с кладбища. И я не принес с собой никакой болезни, которая не успела бы войти в ворота форта. В фургоне с трупами несколько преждевременно привезли разведчика Бьюэла Хитча. Я полагаю, что он может поправиться, если получит врачебную помощь.
Солдат рассмеялся. В его смехе не было ни веселья, ни даже горечи. Он смеялся из-за того, что ему ненароком предложили невозможное.
— Городской доктор мертв. Оба полковых врача уже больны. Никто не выйдет из лазарета, чтобы помочь единственному больному, кем бы он ни был.
— Но я должен попытаться, — сказал я.
Часовой пожал плечами и пропустил меня в ворота.
Я нашел в темноте дорогу в лазарет, куда привез раненого Хитча в свой первый день в Геттисе. Над входом горели лампы. Снаружи ожидали фургонов два ряда накрытых тканью трупов. Я осторожно обошел их и вошел в здание. Тот же юный солдат, что приветствовал меня в первый день, спал, уронив голову на толстую книгу, лежащую перед ним на столе. Даже во сне он выглядел бледным и испуганным.
Я тихонько постучал по столу, чтобы разбудить его. Он сразу же поднял голову, его рот приоткрылся. Мгновением позже он сосредоточил на мне взгляд.
— Сэр? — неуверенно пробормотал он.
— Не «сэр», просто «солдат». Мне нужен врач для разведчика Бьюэла Хитча.
Он посмотрел на меня с сонным недоумением.
— Разведчик Хитч мертв. Я сам занес его имя в книгу.
Он указал на толстенный том, которым пользовался как подушкой.
— Он ожил на кладбище. Я думаю, он выживет, если получит помощь врача.
Глаза солдатика слегка округлились. Он выпрямился и посмотрел на меня внимательнее.
— Лейтенант Хитч стал ходоком? А-а. Ну, если кто и должен был, так именно он. Но я сомневаюсь, что он выживет. Ходоки едва ли когда-нибудь поправлялись. Они оживают на час или около того, а потом умирают снова. Доктор Даудер и доктор Фрай постоянно из-за этого спорят, когда доктор Даудер трезв. Даудер утверждает, что больные впадают в глубокое забытье, на короткое время приходят в себя, а потом умирают. Фрай уверен, что они умирают, а потом возвращаются обратно. Он написал подробный доклад королеве о том, как магия спеков заставляет их прийти в себя после первой смерти — а потом они умирают окончательно. За это королева прислала ему подарок. Большое зеленое кольцо, которое он носит на левой руке.
— Похоже, ты много об этом знаешь.
Он слегка смутился.
— Я не подслушиваю. Просто здесь очень тонкие стены, а они часто кричат друг на друга и почти по любому поводу. Сегодня Даудер хотел перенести сюда больных заключенных, чтобы он мог ухаживать за всеми в одном месте. Фрай рассердился. Он говорит, что солдаты не должны умирать рядом с преступниками. Даудер ответил, что содержать три больницы на двух врачей просто смешно. И еще добавил, что больной — это больной и заслуживает того, чтобы за ним ухаживали, насколько это возможно. Они часто спорят из-за заключенных. Почти все больные заключенные умирают. И их тела сваливают в яму с известью. А Даудер настаивает на том, чтобы им тоже устраивали подобающие похороны.
Я как-то никогда не задумывался, почему на кладбище не привозят тела заключенных. Теперь я знал. Работай на строительстве Королевского тракта, умри, и тебя бросят в яму с негашеной известью. Жалкий конец для любого человека.
— Три больницы?
— Офицерская столовая превращена в госпиталь для делегации из Старого Тареса. Они все заразились чумой. Даудер утверждает, что все они умрут, поскольку недостаточно долго пробыли на востоке, чтобы их тела успели привыкнуть к местной влаге. Фрай говорит, они умрут, потому что спеки ненавидят их больше прочих.
Я уже начинал думать, что мне стоит как следует побеседовать с этим Фраем. Он тревожно близко подошел к тому, что я склонен был считать правдой. Быть может, он добавит веса моей просьбе прекратить уничтожение древних деревьев и остановить войну со спеками. Сумеет ли он убедить полковника Гарена, что эта война действительно идет? Потом я вспомнил, что полковник мертв Я даже не успел ничего почувствовать. Безучастно я задумался, не будет ли наш следующий командир охотнее воспринимать правду.