— Невар едва начал расти! — ответила Оликея встречным выпадом. — Посмотрите, какой он большой, а его никогда не кормили как надо. С тех пор как я его забрала, он вырос и будет расти еще, если о нем хорошо заботиться. Магия любит его. Посмотрите на его живот! Посмотрите на бедра и икры. Даже его ступни толстеют. Вы не можете сомневаться, что он лучше!
— Но он не из нашего народа! — пронзительно заявила другая женщина.
Оликея притворилась удивленной.
— Фирада, да что ты говоришь! Он ведь великий. Как он может быть не из нашего народа? Неужели ты возразишь против того, кого выбрала и послала нам магия?
Однако слова Оликеи не убедили Фираду.
— Я… не думаю, что это так. Кто учил его путям магии? Он толст, это верно, но кто мог его обучить? И зачем он пришел к нам? — Она повернулась и обратилась к собравшимся: — Мудро ли, семья моя, брать к нам великого чужого народа? Мы знаем Джодоли с того дня, как его родила мать. Мы все видели, как он вернулся к нам после лихорадки, и радовались, когда он начал наполняться магией. Мы ничего не знаем об этом великом с гладкой кожей! Неужели мы заменим Джодоли неиспытанным чужаком?
— Я пришел сюда не для того, чтобы кого-то заменить, — вмешался я, к явному неудовольствию Оликеи. — Оликея попросила меня пойти и познакомиться с вами. Остаться я не могу.
— Он не может остаться сегодня! — быстро поправила меня Оликея и еще крепче сжала мою ладонь. — Но скоро он придет, чтобы жить среди нас, и богатство клубящейся в нем магии принесет пользу всем нам. Вы все будете мне благодарны за мага, которого я вам привела. Никогда прежде наш клан-семья не мог похвастаться таким огромным магом, верным нашему клану. Не сомневайтесь в нем, иначе он оскорбится и выберет другую семью, чтобы заключить с ней союз. Сегодня вы должны танцевать и петь, приветствуя его, и принести еду, чтобы накормить его магию.
— Оликея, я не могу… — негромко начал я.
Она сжала мою ладонь так, что ее ногти вонзились мне в кожу.
— Тише, — зашептала она, наклонившись ко мне. — Тебе нужна еда. Поешь. И тогда мы поговорим. Смотри, они уже разошлись, чтобы принести тебе еды.
Никакие другие слова не могли так быстро лишить меня здравого смысла. Голод вернулся ко мне, словно ревущий зверь. И как прилив, меня обступили люди, несущие разнообразнейшие виды пищи. Здесь были ягоды и плоды, названия которых я не знал, а также нежные листья и бутоны, цветы, наполненные нектаром, и тонко наструганная древесная кора. И еще они принесли плотный золотой хлеб, выпеченный не из зерна, а из земляных клубней. В него добавили сушеные фрукты и пряные маленькие орешки. Я немного замешкался над корзинкой с копчеными насекомыми. Женщина, протянувшая их мне, взяла медовые соты и выдавила их на блестящие черные тела. Они хрустели на зубах, и у них был изумительный маслянисто-дымный вкус. Я запил их лесным вином, поданным в больших глиняных чашах.
Я ел, и когда я опустошал одно блюдо, на его месте тут же появлялись другие. Поглощение пищи стало приключением для чувств, не имеющим ничего общего с аппетитом и утолением голода. Я кормил нечто большее, чем я сам, и это «нечто» находило удовлетворение в каждой съедобной частице, попадавшей мне в рот.
Иногда мое истинное «я» прорывалось наружу, и я понимал всю неуместность моей бледной наготы в расцвеченном пламенем черном бархате ночи. Время от времени, когда Оликея удовлетворенно похлопывала меня по раздувшемуся животу, это напоминало мне, что на улицах Геттиса мое брюхо становится поводом для насмешек и стыда. Мое потаенное «я», взлелеянное и воспитанное древесным стражем, вынырнуло на поверхность. Он, по крайней мере, понимал, что заслуживает поклонения, и выказывал свое удовлетворение способами, от которых мое аристократическое «я» содрогнулось бы, если бы у меня было на это время. Он обсасывал пальцы и стонал от удовольствия, причмокивал губами и вылизывал миски, чтобы не пропала даже малая частица предложенного ему лакомства.
Народ восхищался тем, как он нахваливал их угощение. Они подбросили в костер побольше дров, чтобы круг света расширился, и присоединились к пиру, поедая то, что не подобало предлагать мне. Когда я наелся так, что мой живот угрожал лопнуть, и мог лишь пробовать по лучшему кусочку от каждого нового подношения, я заметил, что другой маг устроился рядом со мной. Я повернулся, чтобы посмотреть на него, и Джодоли мрачно склонил голову.
— Мои люди хорошо накормили тебя, — сообщил он.
В его голосе не звучало тепла, лишь подтверждение факта. Я почувствовал себя неловко. Рассеянные осколки моего истинного «я» собрались в единое целое, и я попытался вежливо ответить.
— Они накормили меня лучше, чем мне когда-либо доводилось есть… — начал я его благодарить, но осекся.
Разве не предполагалось, что я его заменю? Не будет ли с моей стороны грубым благодарить его? Кому я должен выразить признательность за столь роскошную трапезу? Я поискал взглядом Оликею, рассчитывая получить подсказку, но она отошла в сторону и о чем-то беседовала с соплеменниками. Некоторое время я смотрел на нее, почти забыв о Джодоли. Оликея расхаживала, как королева, благоволящая подданным. Ее нагота всегда была изящной, но сейчас походка Оликеи казалась мне и привлекательной, и угрожающей сразу. Она наклонялась и выслушивала людей, которые пили и ели, сидя или полулежа на подушках мха. Некоторым она кивала и улыбалась, в других случаях вскидывала брови и нерешительно разводила руками.
— Великий Невар! — Низкий голос Джодоли вновь привлек мое внимание.