Лесной маг - Страница 170

К оглавлению

170

— Вот что ты должен сделать, — прошептала она. — Ляг на спину. И попытайся устоять так долго, как только сможешь.

— Устоять? — недоуменно переспросил я.

— Оставаться твердым, — пояснила она.

В этот долгий день, перешедший в ранний вечер, я многое узнал о женщинах и чувственности. Ее нельзя было торопить в наслаждении. Она точно указывала, чего хочет от меня, с искренностью и прямолинейностью, каких я никогда прежде не слышал в разговорах о плотских утехах. Она находила множество способов совместить наши тела и бесстыдно применяла меня, к собственному удовольствию. Было странно чувствовать, как меня изучают и используют. Однажды, когда она возвышалась надо мной, а я смотрел в синее небо сквозь полог ветвей, мне пришло в голову, что именно это, вероятно, испытывают женщины, когда мужчины оседлывают их и берут то, что хотят, так, как они этого хотят.

Она громко наслаждалась мной, и однажды даже Утес подошел к нам выяснить, из-за чего поднялся такой шум. Она оттолкнула его морду в сторону и рассмеялась — другая женщина могла бы ужаснуться его животному любопытству.

Я полностью потерял представление о времени. После того как мы задремали в третий раз, я проснулся и обнаружил, что уже темно и я не вижу вытянутую перед собой руку. В редких просветах между ветвями мне удалось разглядеть несколько звезд. Я задрожал.

— Оликея, — прошептал я, и она глубоко вздохнула и прижалась ко мне, — тебе холодно?

После всего того, что она для меня сделала, мне хотелось укрыть ее от любых неудобств.

— Это ночь. Ночью и должно быть холодно, — ответила она мне. — Прими это. Или, если тебе хочется, воспользуйся своей магией и измени.

Она вновь прижалась ко мне. Там, где мы соприкасались, мне было тепло. Казалось, она снова заснула. Я немного подумал.

— Я хочу согреться, — сказал я ночи.

Но ответило мне собственное тело. Я ощутил, как моя кожа медленно наливается теплом. Оликея что-то удовлетворенно пробормотала. Мы спали.

ГЛАВА 22
СТОЛБЫ ДЛЯ ОГРАДЫ

Я открыл глаза, услышав птичью трель. Я лежал на спине и смотрел на замысловатый узор. Вскоре я узнал в нем ветки на фоне темно-серого неба. Воздух был прохладным, свежим и удивительно чистым. Я лежал совершенно неподвижно, ничего не желая, в глубоком удовлетворении и полной гармонии с окружающим миром. Небо надо мной постепенно светлело, птичьи трели раздавались все чаще.

Уж не знаю, как долго я бы оставался в таком состоянии, если бы Утес не подошел ко мне и не ткнулся с любопытством мне в ногу. Я посмотрел на него, поднял руку и почесал лицо. Мне казалось, я вернулся из далекого путешествия и теперь все то, что некогда было мне знакомо, стало странным и новым. Я медленно сел и отряхнул с голой спины несколько листьев и сучков. Блестящий черный жук полз по моему бедру. Я скинул его в сторону и протяжно зевнул. Я был один.

— Оликея? — негромко позвал я, но ответа не последовало.

Я медленно возвращался в свой мир. Рядом лежала моя разбросанная одежда. Я снова зевнул и медленно поднялся на ноги. Я ожидал от тела боли или оцепенелости — однако чувствовал себя прекрасно.

— Оликея? — позвал я погромче.

Какая-то птица сипло каркнула и шумно взлетела в воздух. Я успел лишь мельком заметить ее черно-белое оперение. Другого ответа я так и не получил. Либо она ушла и вернулась туда, откуда приходили спеки, либо осталась поблизости, но предпочла спрятаться от меня. Неопределенность немного меня смущала.

— Оликея! — прокричал я ее имя и почти рассердился на себя за то, что зову ее.

Она знает, где я. И если она предпочла уйти, мне не следует унижаться, вопя, как брошенный ребенок.

Я собрал свою влажную от росы одежду. В тусклом утреннем свете она выглядела грязной и поношенной. Мне не хотелось натягивать ее, но я не привык разгуливать голышом. Одеться оказалось непросто. Когда я натянул на себя отсыревшую одежду, я сразу же замерз. И вместе с неприятными ощущениями ко мне вернулась прежняя жизнь. Я содрогнулся и осознал, что мой постоянный голод разыгрался всерьез. Я потер заросшее щетиной лицо, и мне показалось, будто я проснулся только сейчас.

Подойдя к Утесу, я оперся на него, находя утешение в его тепле и надежности. Моя близость с Оликеей представлялась мне путешествием в воображаемый мир, ставший пустым звуком теперь, когда свет дня разогнал его призрачную дымку. Казалось, от прошедшей ночи меня отделяет столетие.

— Поехали домой, Утес, — сказал я своему мощному коню.

Меня тревожила мысль о возвращении домой с пустыми руками после столь долгого отсутствия, но не настолько, чтобы задерживаться в поисках подходящих столбов для ограды. Пробудившийся голод был так настойчив, что меня бросило в дрожь. Исчезновение Оликеи казалось мне низкопробным трюком. Я не мог понять ее поведения, но потом задал себе вопрос — а стоит ли пытаться? Она спек. Чего я жду от нее? Пришло время вернуться к собственной жизни.

Как я и предвидел, крупные копыта Утеса оставили в лесном мху легко различимый след. Было нетрудно вернуться обратно тем же путем, каким я пришел сюда. Я пошел вперед, и Утес охотно последовал за мной. В тенистом лесу ему не хватало травы, чтобы пастись. Наверное, он проголодался ничуть не меньше меня. Мы спускались по заросшим лесом холмам, на которые взобрались днем раньше.

Я заметил, что лес больше не дышит для меня ни ужасом, ни усталостью. То ли его магия исчезла, то ли меня одарили защитой от нее. В любом случае, это было облегчением. Теперь я наконец видел лес таким, каким он был на самом деле. От его красоты перехватывало дыхание. Тень от ветвей приглушала яркий солнечный свет. Превосходное освещение для глаз охотника. Я остановился перевести дух и дать передохнуть ноющим икрам ног. Долгий подъем на холм становился все более крутым.

170