Клара Горлинг наконец вышла из лавки. Она ахнула, увидев, что Карсина расстроена, и поспешила к ней. Я отвернулся и торопливо зашагал прочь. Я слышал, как сержант Хостер за моей спиной извиняется перед дамой за «неприятное переживание леди».
— К сожалению, ни одной женщине в Геттисе не следует ходить по улицам в одиночестве. Некоторые солдаты ведут себя не лучше, чем дикари. Она не пострадала, мадам, просто потрясена. Прогулка до дома и чашка горячего чая должны помочь ей прийти в себя. — Он погрозил мне вслед кулаком. — Если бы не присутствие леди, я задал бы тебе трепку, какой ты заслуживаешь. Считай, что тебе повезло!
Клара Горлинг была решительной дамой.
— Тебе должно быть стыдно, солдат! — громко закричала она мне вслед. — Стыдно! Именно из-за таких животных, как ты, леди города вынуждены носить свистки и прогуливаться парами даже при свете дня! Я поговорю о тебе с полковником Гареном! И не надейся, что все обойдется! Человека вроде тебя трудно с кем-то спутать! Мой муж проследит за тем, чтобы ты получил свое!
А я мог лишь понуриться и поспешить прочь, словно пес, укравший курицу. Я почти ждал, что прохожие начнут швырять камни мне в спину. На одно пугающее мгновение я пожелал всем им смерти. Но когда я почувствовал, что моя кровь закипает от магии, мной овладел ужас, и я подавил в себе вспышку ненависти. Мне стало нехорошо, и я ощутил себя еще худшим чудовищем, чем меня считали зеваки, презрительно наблюдавшие за мной. Я постарался скорее свернуть в переулок и скрыться от них. Я не собирался выполнять пожелание сержанта Хостера и спешить обратно на кладбище, но в итоге именно так и поступил. Остаток дня я думал не только о том, как бы убедить Карсину помочь мне тайно связаться с сестрой, но и — с неподдельным страхом — о чувствах, которые она во мне всколыхнула. Наконец я взял дорого обошедшуюся мне газету и попытался погрузиться в новости Старого Тареса и прочего цивилизованного мира.
Но новости, которые всего лишь несколько часов назад столь живо меня интересовали, теперь оставили меня равнодушным. Я пытался вникнуть в дела новой и старой аристократии и вопросы порядка рождения и наследования, но не мог. Теперь все это меня не касается, сказал я себе. Я более не сын-солдат нового аристократа, а лишь рядовой кладбищенский сторож. Продавец в лавке был прав, с отвращением сказал я себе. Способность прочитать газету еще не означает, что написанное в ней имеет ко мне какое-то отношение.
Нет. Я был созданием пограничного мира, человеком, зараженным магией. Чудовищная сила спит во мне, и если я не сумею от нее избавиться, то буду жить в постоянном страхе перед искренними чувствами. Я должен найти способ очистить себя от магии. Я уже голодал, но из этого ничего не вышло. Мне казалось, стоит обрести прежнее тело — и ко мне вернется прежняя жизнь. Теперь я понимал, что взялся за решение не с той стороны. Если я хочу вернуть прежнюю жизнь или хотя бы ее подобие, первым делом мне необходимо избавиться от магии, живущей во мне. Дело в истинных изменениях, которые со мной произошли, а не в слое покрывающего меня жира. Мой жир — лишь внешнее проявление этих перемен.
Спинк предлагал мне помощь. Мне вдруг захотелось найти его и Эпини, чтобы в предстоящей схватке на моей стороне оказались люди, которым я верил. Быть может, я смогу найти способ связаться со Спинком, а мысль о том, чтобы открыться Эпини, казалась мне заманчивой. Но я отбросил эти надежды, вспомнив, как смотрели на меня сегодня прохожие. Хочу ли я, чтобы к Спинку и Эпини стали относиться так же? Хочу ли я, чтобы истории о шлюхах и оскорблении женщин на улицах связали с моим настоящим именем, как случится, если Эпини признает во мне кузена? Я представил себе, как эти слухи доходят до ушей отца и Ярил, и съежился. Нет. Одиночество лучше, чем стыд. Я буду продолжать сражаться сам. Это моя битва, и ничья более.
Я неделю не появлялся в городе. Я уже неплохо устроился в своем жилище. Подальше от могил я вскопал небольшой огородик, где посадил разные овощи. Я привел в порядок могилы людей, умерших зимой; мерзлая земля улеглась не слишком ровно, но сейчас я смог выровнять холмики. И всякий раз, когда мне по дороге попадались дикие цветы, я бережно выкапывал их и пересаживал на новые могилы.
Кроликов и птиц привлекала свежая трава, растущая на склоне кладбищенского холма, и я начал охотиться с пращой. Я задумывался, насколько независимо я могу жить. Рано или поздно мне придется отправиться в город за припасами или чтобы выполнить мой долг, но всякий раз, задумываясь о поездке, я находил повод ее отложить.
Я возился в своем маленьком саду, когда до меня донесся стук копыт. Я обогнул дом и издалека увидел поднимающегося в гору одинокого всадника, за которым следовал мул, впряженный в повозку. Вскоре я узнал Эбрукса и Кеси. Мне совсем не хотелось выходить им навстречу. Я молча ждал, пока они не подъехали к дому. Эбрукс спешился, а Кеси слез с козел. На повозке лежал гроб.
— Никаких скорбящих? — спросил я.
Кеси пожал плечами.
— Новобранец. Ухитрился погибнуть в первый же день службы. Капрал, который его прикончил, сидит под замком. Полагаю, не пройдет и недели, как ты похоронишь и его.
Я покачал головой, выслушав печальные новости.
— Вы могли бы просто прислать за мной. Мы с Утесом приехали бы за ним и забрали тело.
— Ну, в это время года ты часто будешь видеть нас с Эбруксом. Полковник не любит, чтобы трава здесь росла выше чем по колено. Мы будем косить ее каждый день; иначе ее удержать никак нельзя.
Было странно вдруг оказаться в обществе других людей. Эбрукс и Кеси помогли мне опустить гроб в могилу и смотрели, как я ее засыпал. Меня рассердило, что ни один не оценил заранее вырытой ямы и не помог закапывать ее. Но по крайней мере, они склонили головы, пока я читал короткую молитву.