— Она не играет, как тебе прекрасно известно, Невар. Я ведь был там, помнишь? Почему ты так себя ведешь? Почему делаешь вид, будто не веришь в то, что на самом деле пережил?
Я рассердил его. Отвернувшись, я попытался подобрать ответ, которого не знал сам.
— Иногда, Спинк, когда все в моей жизни противоречит друг другу, я пытаюсь выбрать одно из объяснений и верить в него до конца. — Я посмотрел ему в глаза. — Ты меня осуждаешь?
— Нет, наверное, — чуть тише ответил Спинк. — Но, — и тут его голос снова зазвучал громче, — не смейся над Эпини. Может, она и твоя кузина, но мне она жена. Отдай ей должное, Невар. Я верю — она спасла жизни нам обоим, заботясь о нас во время чумы. Она пренебрегла собственной семьей и обществом, чтобы стать моей женой. С тех пор ее жизнь была непростой и не оправдала ее ожиданий. Однако она меня не бросила. Многие мужья в Геттисе хотели бы иметь возможность так говорить. Они были сыновьями-солдатами и женились на женщинах, из которых, по их мнению, должны были выйти хорошие офицерские жены. Но многие женщины не выдержали жизни в Геттисе и уехали. Эпини смотрит в лицо опасности и не бежит от нее.
— И Эпини считает, что магия спеков подрывает боевой дух в Геттисе.
Спинк не дрогнул от этой резкости.
— Верно, — спокойно подтвердил он, — именно так она и считает.
Я откинулся на спинку своего большого стула, и она слегка заскрипела под моим весом.
— Расскажи мне, что она говорит, — тихо попросил я.
Я знал, что мне это не понравится и что я уже верю Эпини.
— Она очень чувствительна. Ты же знаешь. В ночь перед тем, как мы приехали в Геттис, ей приснился первый кошмар. Она проснулась с плачем, но не могла объяснить, что ее напугало. Ее сон был полон мрачных и бессмысленных образов. Челюсти с гниющими зубами. Плачущие грязные младенцы посреди болота. Собака с перебитым хребтом, волочащая свое тело по кругу. В ту ночь она так и не смогла заснуть снова, а на следующий день была рассеянной и раздражительной. Я решил, что ее утомила дорога. Когда мы прибыли в Геттис, я считал, что все наши трудности остались позади. Эпини отдохнет, поест горячего и выспится в настоящей постели. Однако мы были разочарованы, увидев предоставленный нам дом. Он был грязным — не просто грязным, запущенным, словно прежние жильцы никогда в нем не прибирались. Все в нем нуждалось в ремонте, но мне пришлось оставить это Эпини, поскольку полковник Гарен сразу же загрузил меня работой. Ей пришлось справляться самой, пока я занимался переучетом на складе, где пылилась куча разных припасов. Мои подчиненные оказались ленивыми и неумелыми, — буквально выплюнул Спинк и вскочил на ноги. — Но я не верю, что они всегда были такими. Я считаю, что дело в дымке, висящей над Геттисом. Я верю, что это магия спеков, Невар. Спроси себя, как ты относишься к своей жизни с тех пор, как оказался здесь. Не лишился ли ты надежд и стремлений? Не кажется ли тебе все бессмысленным и тусклым? Когда в последний раз ты проснулся и тебе действительно захотелось встать с постели?
Он подходил ко мне все ближе с каждым следующим вопросом, словно мои ответы могли что-то доказать. Я указал на свое раздувшееся тело.
— Если бы ты оказался в подобной ловушке, разве у тебя остались бы надежды или стремления, разве ты хотел бы утром вытаскивать эту тушу из постели? — Неожиданно я вспомнил: — Ты даже не спросил, что со мной случилось. И тебя совсем не удивил мой вид.
Он склонил голову набок и кисло улыбнулся.
— Ты забыл, что Эпини и Ярил переписывались? И если ты что-то рассказывал сестре, будь уверен, она поделилась этим с кузиной. — Он покачал головой. — Я сожалею, Невар. Смерть матери. Неверность Карсины. И то, что сделала с тобой магия древесного стража. В отличие от тебя я верю в эту историю. Я слишком близко видел магию спеков, — хмуро добавил Спинк.
— Что ты имеешь в виду? — мягко спросил я.
— Эпини попыталась покончить с собой через две недели после нашего приезда сюда.
— Что?
— Она попыталась повеситься прямо посреди нашей спальни. Если бы я не забыл перочинный нож и не вернулся за ним, ей бы это удалось. Я едва успел, Невар. Я срезал веревку и сорвал петлю с ее шеи. И я не мог осторожничать — у меня не осталось на это времени. Но я думаю, именно эта встряска и вернула ее в мир живых. Я так рассердился на нее, буквально пришел в ярость, и ей уже в голову не могло прийти бросить меня вот так. Она говорит, что даже не может вспомнить, как решила покончить с собой. Только странные обрывки — как она пошла в конюшню за веревкой, как встала на стул, чтобы достать до потолочной балки. И как завязала узел. Она сказала, что хорошо помнит завязывание узла, потому что ей показалось очень странным делать что-то, чего она никогда прежде не пробовала, но точно знала, как сделать.
Мое сердце заледенело.
— Как ты решился оставить ее одну? — вот и все, о чем смог спросить его я. — Что, если она снова поддастся?
Гордость сражалась на его лице с тревогой.
— Она сказала мне: «Обмани меня один раз — позор тебе. Обмани меня дважды — позор мне! Я больше не позволю магии меня одолеть. Никогда». И Эпини сражается с ней. Как и я. Как и всякий офицер или солдат в Геттисе, который хоть чего-то стоит. Ты и сам можешь сказать, кто борется с ней ежедневно, чтобы оставаться собой, а кто сдался и теперь опускается все ниже и ниже.
Когда Спинк сказал это, я тут же задумался, к которым он относит меня. Однако он не сделал паузы и не стал укоряюще на меня смотреть.
— Мы с Эпини стараемся поддерживать друг друга, как можем. Она черпала силы в письмах твоей сестры, пока они не перестали приходить. Теперь ты должен понимать, какими ударами стали для нее прекращение их переписки и угроза твоего отца сообщить лорду Бурвилю о ее поведении. Кстати! — Он вернулся к своему стулу и сунул руку в карман плаща, перекинутого через его спинку. — Письма твоей сестры. Я принес их с собой. Я пришел сюда, полагая, что ты, бессердечный негодяй, жестоко оставил ее в неведении. Я подумал, что ты обязательно ей напишешь, если прочитаешь о том, как она страдала, тревожась о тебе. Но теперь, когда выяснилось, что твой отец перехватывал твои письма так же, как и наши, возможно, жестоко с моей стороны давать тебе их читать. И все же ты имеешь право знать, что происходило в Широкой Долине в твое отсутствие.