Лесной маг - Страница 137

137

Он говорил очень спокойно, и я вдруг обнаружил, что киваю в подтверждение. Мне вспомнилось то, что я однажды ночью подслушал под дверью отцовского кабинета.

— Это делают спеки? — спросил я.

— Конечно. Кто же еще?

— Зачем?

— Потому что они дикари и не чтят мертвых. Они издеваются над нами! — решительно ответил Эбрукс.

— Не уверен, — возразил Кеси. — Кое-кто думает, что так спеки приносят жертвы своим богам.

— Нет. Это чтобы над нами посмеяться и заставить нас войти в их проклятый лес. Это место легко может свести человека с ума. Но нам приходится туда идти, чтобы вернуть своих мертвых.

— А почему так трудно войти в лес? — спросил я. — Я живу у его края. Он не похож на конец дороги.

Они переглянулись, явно недоумевая, как можно быть таким идиотом. Я решил, что, если они еще раз так сделают, я могу и стукнуть их головами друг о друга.

— Неужели ты ни с кем не разговариваешь? — проворчал Эбрукс. — И ничего не знаешь о спеках?

Я полагал, что знаю о спеках гораздо больше, чем они могут себе представить.

— Почему бы тебе просто не сходить в лес, Невар? — ухмыльнулся Кеси, прежде чем я успел придумать более вежливый ответ. — Выясни все сам.

— Возможно, я так и сделаю, но мне бы хотелось знать…

Меня перебил сержант, проревевший имена моих приятелей. Они торопливо вскочили на ноги и поспешили к нему. Сержант бросил на меня презрительный взгляд, развернулся и вместе с Эбруксом и Кеси вышел на улицу. Я немного его знал. Его звали Хостер, именно он помог Эпини с ее плащом в тот ветреный день. Тогда я ему не понравился, и с тех пор он не потрудился изменить свое мнение. Мою полноту он почитал за личное оскорбление, но сегодня ограничился лишь тем, что отослал прочь моих приятелей.

Я остался в одиночестве приканчивать остывающую похлебку и свежий хлеб. Я позволил себе сосредоточиться на хлебе: как он разламывается в моих руках, как твердая корочка отличается от нежного мякиша. Я ощущал, как мои зубы разрывают хлеб на части, как я с удовлетворением проглатываю его. Да, на это я всегда могу рассчитывать. Пища неизменно доставляла мне радость.

Я привел в порядок свое место за столом. Большинство солдат уже разошлись. Направившись к выходу, я едва не столкнулся с лейтенантом Тайбером. Дверь за ним захлопнулась, он отошел в сторону и принялся разматывать длинный шарф, прикрывавший нижнюю часть его лица и шею, прежде чем снять тяжелый плащ.

Я не видел его с тех пор, как он покинул Академию и стал разведчиком. Я до сих пор не мог смотреть на него без чувства вины. Если бы я раньше рассказал о том, что видел в ту ночь, когда его избили и бросили умирать, скандал мог бы не запятнать его репутацию. Зима состарила Тайбера, как это иногда бывает: на лице застыло горькое выражение, морщины казались глубже из-за покрасневших щек. Заляпанные грязью полы плаща свидетельствовали о недавнем путешествии. Он глянул на меня, поморщившись от отвращения, и отвернулся, посчитав, что я не заслуживаю его внимания.

Я наблюдал, как он снимает перчатки; несмотря на их защиту, его руки покраснели от холода. Я хотел подойти к нему и спросить, не передаст ли он мои подарки Эмзил, когда в следующий раз поедет в сторону Мертвого города. Однако он был офицером и явно устал, замерз и спешил поесть горячего. Я замер на месте, а он прошел мимо, не оглянувшись в мою сторону. Через мгновение я был уже на улице.

Возвращение домой в темноте показалось мне долгим. У седла висела сумка, полная добрых намерений. Я праздно рассуждал, разрешит ли мне полковник съездить в Мертвый город, чтобы доставить подарки Эмзил. Скорее всего, он решит, что я намерен дезертировать. Потом я задумался, заметит ли кто-нибудь мое отсутствие за те полдюжины дней, которые уйдут на поездку в Мертвый город и обратно. Будет ли Эмзил рада меня видеть? Или она решит, что я узнал о ее репутации и приехал попытать счастья с подарками? Я стиснул зубы. У меня нет времени на детскую влюбленность в женщину, которая всего лишь по-человечески ко мне отнеслась.

Год приближался к концу, ночь казалась темнее, а звезды ближе. Лунный свет превращал дорогу в грязную полосу между заснеженных полей. Я доверил Утесу самому искать дорогу домой. Мысли, которых я успешно избегал весь вечер, захватили меня. Неужели этот пост и есть моя судьба, предел всех моих устремлений? И знает ли мой отец о том, что я здесь? Стал ли я больше ненавидеть его, узнав, что он сделал, чтобы я не смог воспользоваться его именем? Я тряхнул головой, чтобы отделаться от мыслей о нем. И почти сразу же мне на ум пришел Спинк. Как долго я еще смогу избегать его и кузину Эпини? Если Спинк расскажет Эпини, что видел меня, едва ли этот срок окажется значительным. И что тогда? Она захочет все узнать о моей жизни, а я сомневался, что выдержу такое испытание, не говоря уже о бестолковых попытках мне помочь. Для всех будет лучше, если она не узнает, что я живу и служу в Геттисе. Я обратился с тщетной молитвой к доброму богу, которому прежде так верил, чтобы Спинку хватило здравого смысла ничего не говорить Эпини.

Я еще сильнее упал духом, заметив, что в единственном окошке моего дома светится желтый огонек. Уезжая, я оставил гореть огонь в очаге, но свет, льющийся из-за закрытых ставень, говорил о том, что кто-то зажег лампу. Я спешился, бросил поводья и осторожно подкрался к своему жилищу. Кто в него вторгся и с какими намерениями? Как ни странно, грабителей я боялся куда меньше, чем визита Спинка, выяснившего, где я живу.

Но тут я узнал Перебежчика, стоящего у двери. Я приблизился, чувствуя облегчение от того что это не Спинк, но недоумевая, зачем Хитч мог ко мне приехать. Я несколько раз навещал его в лазарете, пока он выздоравливал, но разница в звании делала наши встречи все более неловкими. С нашего последнего разговора прошло несколько недель. Положив руку на защелку, я задумался, как его следует приветствовать. Мне не понравилось, что он без разрешения вошел в мой дом; с другой стороны, в такую ночь мне не стоило ожидать, что он останется торчать снаружи до моего возвращения. Наконец любопытство пересилило, и я открыл дверь.

137