Но все же видел.
Не во плоти, но мое другое «я»… Я знал, но это знание ускользнуло от меня. Я тянулся к нему, понимая, насколько это важно, но оно вновь скрывалось. Я глубоко вдохнул и застыл на месте. На мгновение я закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться. Он — часть меня; мы едины. То, что знал он, могу узнать и я. Так в чем же значение этих деревьев?
Мои глаза распахнулись.
Деревья были живыми. Они маячили в вышине надо мной, и на их корявой коре виднелись лица, не человеческие, но лица самих деревьев. Они взглянули на меня сверху вниз, и я съежился. Деревья переполняло знание. Они знали обо мне все. Все. Каждую мою недостойную мысль или постыдный поступок, совершенный мною. Они знали. И в их власти судить меня и покарать. Так они и сделают. Прямо сейчас.
Все мое существо буквально затопил страх. Как всепоглощающий поток, он подхватил меня. Я перестал чувствовать руки и ноги и рухнул. В детстве мне снились кошмары, в которых мои ноги превращались в желе, так что я больше не мог стоять. Теперь, упав, я обнаружил, что это может произойти и наяву. Поток страха словно разъединил все суставы в моем теле. Я едва сумел доползти до края пня, волоча за собой бесполезные ноги, и свалился на заросшую колючками землю. Шипы рвали кожу на моих ладонях; их крошечные зубцы цеплялись за одежду, пытаясь меня удержать. Всхлипывая, я полз к Утесу. Мой конь смотрел на меня с недоверием и подергивал ушами, озадаченный столь необычным поведением.
Больше всего на свете я боялся, что мой конь бросит меня здесь.
— Утес. Хороший мальчик. Хороший конь. Стой, Утес. Стой, — хриплым дрожащим шепотом повторял я.
Я едва удерживался от рыданий. Наконец мне удалось встать на колени. Еще одно отчаянное усилие, и я поднялся во весь рост. Дрожащие ноги не смогли удержать мой вес, но я был уже достаточно близко к Утесу, чтобы упасть на него. Я слабо ухватился бесчувственными руками за седло.
— О, добрый бог, помоги мне! — простонал я.
Сам не знаю, как мне удалось устоять на ногах. Я вдел одну ногу в стремя и, лишь наполовину в седле, послал Утеса вперед. Он неуверенно сдвинулся с места, а я дрожал, цепляясь за поводья. Я был невыразимо благодарен коню за то, что он двигался в нужном направлении, прочь от конца дороги и жуткого леса, поджидавшего там. Черные волны захлестывали мое сознание. Мне было стыдно за свою трусость, но я ничего не мог с ней поделать. Сейчас все мои мысли и усилия были направлены на то, чтобы перекинуть ногу через седло, и, как только мне это удалось, я первым делом пустил Утеса галопом, не обращая внимания на неровности дороги и на то, как колотили по бокам коня седельные сумки. Впереди я вдруг заметил большую группу рабочих, преграждающих нам путь. Они стояли стеной, смеясь и радостно улюлюкая. Скорее здравый смысл Утеса, чем мои указания, заставил его замедлить шаг и остановиться, прежде чем мы врезались в эту толпу. Все, на что был способен я, — это лишь цепляться за луку седла. Воздух клокотал, вырываясь из моего горла. Слезы ужаса оставили дорожки на грязных щеках. Я открыл было рот предупредить их, но понял, что не знаю, о чем собрался предупреждать.
— Ну, нашел конец дороги? — с наигранной заботой спросил парень, с которым я разговаривал прежде. — И как он тебе?
Я едва держал себя в руках. Стыд боролся с затихающим ужасом. Что же так сильно испугало меня? Почему я сбежал? Я вдруг понял, что не могу ответить. Я знал лишь, что у меня пересохло горло, а рубашка прилипла к потной от ужаса спине. Я оглянулся на обступивших меня людей, смущенный тем, что чувствовал и делал, и до глубины души оскорбленный их усмешками. Один из стражников сжалился надо мной.
— Эй, большой парень, ты что, еще не понял? С нами было то же самое. Вот что здесь значит «конец дороги». Ужас до обделанных штанов. Не переживай, солдат. Так было здесь с каждым. Можешь считать это посвящением. Теперь ты один из нас. Ты пролил пот Геттиса, как мы это называем.
Все дружно расхохотались, когда он подошел ко мне и предложил свою флягу. Я взял ее, несколько раз глотнул и, возвращая, выдавил из себя натянутую улыбку и слабый смешок.
— Значит, с каждым бывает то же самое? — спросил я. — Паника?
— О да. Можешь считать себя крепким орешком. Не обмочил себе сапоги. Большинство из нас не могут этим похвастать.
Он дружески похлопал меня по ноге, и, странное дело, мне немного полегчало.
— А король об этом знает? — выпалил я.
Я понял, что сказал глупость, услышав новый дружный взрыв хохота.
— Если бы с тобой самим этого не случилось, ты бы в это поверил? — спросил один из стражников.
Я покачал головой.
— Нет. Думаю, не поверил бы. — Я немного помолчал, а потом спросил: — Но что это было?
— Никто не верит, пока это не случится с ним самим, — подтвердил он. — И никто не может сказать, что это. Только то, что оно происходит. И что мы не знаем, как двигаться дальше.
— А если обогнуть?
Он терпеливо улыбнулся, и я покраснел. Конечно нет. Если бы это было возможно, так бы и сделали. Он кивнул мне и улыбнулся.
— Возвращайся в Геттис. Если зайдешь в таверну Ролло и скажешь, что пот Геттиса надо тушить пивом Геттиса, он нальет тебе бесплатно. Это традиция для новобранцев, но, думаю, ее распространят на тебя.
— Я и есть новобранец, — сообщил я. — Полковник Гарен только что подписал мои бумаги. Только я не приписан ни к какому подразделению. Я буду охранять кладбище.
Он посмотрел на меня, и улыбка сползла с его лица. Остальные переглянулись.
— Вот же бедолага, — с чувством сказал он.